В Конституционно-демократическую партию, по оценке современных специалистов, «входил цвет русской интеллигенции, часть либерально настроенных помещиков, средней городской буржуазии, служащие, учителя, врачи, приказчики»: «Социальный состав кадетов претерпевал изменения в зависимости от конкретной политической ситуации. В период революции 1905–1907 гг. в местных партийных организациях было достаточно много представителей «социальных низов»: рабочих, ремесленников, служащих, а в сельских — крестьян»^{336}.

Милюкову и его соратникам приходилось считаться с быстрой сменой ситуации и идти на такие компромиссы, которые подчас даже противоречили их принципиальным установкам на углубление революционного процесса без пролития крови. В таких условиях придерживаться вполне определенной, тем более догматической линии было невозможно. Лозунг вооруженного восстания был настолько популярен, что, осуждая его в принципе, Милюков, чтобы не прослыть реакционером, подчас вынужден был закрывать глаза на такого рода агитацию. Он вспоминал одно из собраний в зале Вольного экономического общества, на которое собралась вроде бы степенная публика. По залу передавался некий солидный головной убор. Получив его, Милюков обнаружил в нем некоторую сумму денег и записку: «На вооруженное] в[осстание]». Не пожертвовав денег, Павел Николаевич всё же передал его дальше. Он писал по этому поводу: «Президиум из октябриста, кадета и социал-революционера выразил свое отношение к лозунгу по-разному, но в общем чем-то вроде дружественного нейтралитета»^{337}.

Важная роль в дальнейшем оформлении партии кадетов, в разъяснении ее политических позиций должна была принадлежать партийной прессе.

Революция всё еще находилась на подъеме, растерянные гражданские власти вмешивались в события в минимальной степени, военные были целиком заняты отпором повстанческим действиям, цензура фактически не действовала, и печатные органы различного толка возникали один за другим. В этих условиях владелец трех газет (утренней, вечерней и провинциальной) под общим названием «Биржевые ведомости» Станислав Максимилианович Проппер, ранее занимавший умеренно либеральную позицию, решился на довольно смелый шаг — передал в распоряжение кадетов самую популярную и высокотиражную газету — утренние «Биржевые новости». По решению ЦК ее сразу же переименовали — сначала в «Свободный народ», а потом в «Народную свободу»^{338}.

Как сообщалось в первом номере, «с 1 декабря в Санкт-Петербурге выходит большая политическая и литературная газета «Свободный народ», издаваемая С. М. Проппером при постоянном участии многих деятелей конституционно-демократической партии под редакцией П. Н. Милюкова и И. В. Гессена»^{339}. Не был объявлен еще один постоянный сотрудник газеты — Максим Ипполитович Ганфман, профессиональный журналист, мастер репортажа и организации прессы. Через много лет по поводу его шестидесятилетия Милюков писал: «Из нас только Ганфман был настоящим газетчиком, знал досконально весь газетный и журнальный мир — не только с лица, но и с изнанки, — будучи в то же время скрупулезно верным демократом и кристально честным человеком. Он был для нас незаменим. Имел собственные убеждения, более левые, чем наши. Он намеренно отходил в тень, уступая место для нашей, тогда уже партийной, проповеди»^{340}.

Милюков считал Ганфмана своим учителем в журналистике, которая с этого времени начала становиться его профессией. В его воспоминаниях говорится: «Это была тяжелая школа, но она послужила для меня посвящением в журналисты; это третье звание прибавилось к прошлым двум, историка и политика»^{341}. Действительно, в первые дни выпуска газеты Павел занимался и набором, и версткой, и корректурой, не говоря уже о том, что по очереди с Гессеном, а иногда и Ганфманом писал передовые статьи и по мере необходимости заполнял пустые места репликами по поводу материалов, помещенных в других изданиях, или краткими заметками на текущие темы.

Газета выходила всего два дня. В первом же номере появился материал Гессена (написанный фактически совместно с Милюковым) «Министерство графа Витте», где сурово осуждалась деятельность правительства. В статье говорилось: «Умирающий режим одинаково бессилен в своих попытках реформы. Мы пережили банкротство системы Плеве; мы переживаем банкротство системы Витте. И та и другая системы сослужили революции хорошую службу: они довершили дезорганизацию «обреченного» режима, приблизили час неминуемой и роковой расплаты… России нужны иные люди, Россию спасут иные силы». В качестве приложения к номеру продавалась программа партии кадетов, утвержденная учредительным съездом.

Во втором номере был опубликован написанный Л. Д. Троцким финансовый манифест Петербургского совета рабочих депутатов, предрекавший финансовое банкротство царизма и призывавший отказываться от уплаты налогов, изымать вклады из банков и т. п.^{342}

Это было уже слишком! Власти перешли в контрнаступление. 2 декабря были опубликованы правила наказаний за участие в забастовках, а вслед за этим объявлено о закрытии всех газет, опубликовавших финансовый манифест, в том числе и «Свободного народа».

Но всего через две недели начала выходить новая кадетская газета, в названии которой лишь изменился порядок слов, но были та же редакция и сотрудники. 9 декабря в «Народной свободе» появилась передовая статья Милюкова о Московском вооруженном восстании. При ее подготовке автор оказался в нелегком положении: не отвергая в принципе восстания как средства борьбы, был вынужден констатировать обреченность изолированного вооруженного выступления (в других городах они были еще слабее и еще легче подавлены). Вот как определял Милюков свою личную позицию, которая воспринималась позицией его партии: «Мы хорошо понимаем и вполне признаём верховное право революции как фактора, создающего грядущее право в открытой борьбе с историческим правом отжившего уже ныне политического строя. Но мы не обоготворяем революции, не делаем из нее фетиша и также хорошо помним, что революция есть только метод, способ борьбы, а не цель сама по себе. Этот метод… плох, если он вредит тому делу, которому хочет служить. И цели, и приемы русского революционного движения должны быть предметом серьезной и независимой общественной критики».

Милюков был крайне осторожен в оценках. Он полагал, что организаторы восстания переоценивают свои силы, и был убежден, что само вооруженное антиправительственное выступление носит авантюрный характер: за «игрушечными сооружениями», которые называли громким словом «баррикады», удержаться против регулярных воинских частей невозможно (позже Павел Николаевич с горечью вспоминал, что подавление восстания привело к разрушению целого квартала и гибели сотен случайных прохожих, «попавших под такой же случайный обстрел»). Он признавал, что Московское восстание, «легкомысленно затеянное и заранее проигранное, проложило между нами (кадетами и революционными социал-демократами. — Г. Ч., Л. Д.) непроходимую грань»^{343}.

В результате синусоида революции, повернувшая вниз, повлекла за собой закрытие «Народной свободы»^{344}. После долгих и нелегких переговоров Проппер аннулировал договор с кадетами и восстановил издание утренней «Биржевки».

Тем не менее название «Народная свобода» неожиданно осталось в истории: по первому печатному органу кадетов стали именовать партией народной свободы, а затем, начиная со II съезда, это словосочетание закрепилось в партийных документах в качестве второго наименования партии.