В голове покидавшего Москву Павла роились противоречивые мысли. Он воспринял свое удаление из Первопрестольной с чувством освобождения от рутины, но в то же время, поскольку следствие по его делу только разворачивалось, вполне резонно полагал, что в конце концов может оказаться если не в тюрьме или на каторге, то в лучшем случае в ссылке, скорее всего в Сибири. Сам того не ведая, историк превращался в творца истории.

К этому времени семья Милюкова пополнилась — родился второй сын Сережа. Анна, занятая заботами о новорожденном и совсем еще маленьком старшем сыне, надеялась, что из Рязани супруга никуда не отправят, и готовилась к переселению в близкую к Москве провинцию.

Создается впечатление, что и сам Павел, наблюдая, как расследуется его дело, со временем стал испытывать надежду, что наказание ограничится высылкой в Рязань. После недолгого проживания в гостинице он переехал в хорошую квартиру в центре города и даже перевез туда свою обширную библиотеку.

Развернулась работа над фундаментальными «Очерками истории русской культуры», которые Милюков начал писать еще в Москве. Ее разделы публиковались в журнале «Мир Божий», а затем готовились для отдельного издания.

За два с лишним года, проведенных в Рязани, Милюков сблизился с несколькими местными интеллигентами, главным образом земскими служащими и краеведами. Особое впечатление произвело на него общение с археологом Алексеем Ивановичем Черепниным. Именно под руководством Черепнина он, по собственному признанию, научился квалифицированно вести археологическую работу — от выбора места полевых исследований до бережного обращения с найденными артефактами и их идентификации.

Чтобы производить собственные раскопки, Павел получил свидетельство (открытый лист) Московского археологического общества на право заниматься археологическими изысканиями по Рязано-Уральской железной дороге^{190}. На городище Старой Рязани ему удалось обнаружить интересные следы пребывания угро-финнов, а затем славянские могильники, в результате чего были высказаны предположения о границах русской колонизации. Рязанская губернская архивная комиссия избрала его своим депутатом на X археологический съезд в Риге. Конечно, А. И. Черепнин был крупным археологом, но Милюков представлялся рязанцам более значительной фигурой — в силу наличия у него многочисленных ученых трудов, связей с авторитетными журналами и репутации известного либерала, высланного из Москвы. Вероятно, сыграло роль и то обстоятельство, что ранее Милюков не только участвовал в VIII археологическом съезде, проходившем в Москве, но и написал подробный отчет о нем^{191}. Поехать в Ригу, однако, не удалось в силу положения высланного по политическим причинам.

Следствие продолжалось почти два года. Милюков надеялся, что оно завершится сохранением прежнего положения на еще какой-то непродолжительный срок. Но карательные органы при бесспорном содействии Министерства народного просвещения стремились, не поднимая особого шума, избавиться от ставшего известным оппозиционера на более длительное время.

В 1897 году для этого возникли благоприятные условия. После смерти М. П. Драгоманова в Софийском высшем училище (ныне — Софийский университет) открылась вакансия руководителя кафедры всеобщей истории, то есть истории всех стран за исключением Болгарии — отечественную историю преподавали на специальной кафедре. Либеральные руководители училища, хорошо знавшие труды и политическую позицию Милюкова, предложили ему возглавить кафедру на весьма благоприятных условиях: предусматривалось, что в течение пяти лет он будет читать четыре часа лекций и вести два часа практических занятий в неделю с годовой оплатой 12 тысяч левов, что было значительно выше заработной платы болгарских профессоров^{192}.

В то же время супруга Милюкова для пересмотра властных санкций весьма активно использовала неофициальные каналы. В решающий момент в дело вмешался В. О. Ключевский, чья близость к императорской семье была общеизвестна: он направил московскому генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу докладную записку, в которой характеризовал Милюкова как талантливого историка и просил дать ему возможность жить и работать в любом крупном городе империи^{193}.

Павлу не хотелось уезжать из России. Он надеялся, что ходатайство Ключевского сработает. Милюков писал Платонову: «Из Болгарии мне предлагают официально занять кафедру Драгоманова. Чтобы отнестись определенно к этому предложению, мне нужно было бы знать, считают ли в министерстве мое удаление окончательным или возможно еще, что мои услуги понадобятся в каком-нибудь из русских университетов»^{194}.

Власти, однако, были непробиваемы. Милюкову предложили альтернативы, фактически не оставлявшие выбора: год тюрьмы, два года ссылки или высылка на два года за границу. Павел Николаевич не был готов избрать мученический путь. Да и пребывание в близкой по языку, к тому же относительно демократической стране в качестве наследника такой авторитетной фигуры, как Драгоманов, заведование кафедрой в единственном болгарском университете представлялось ему соблазнительным. Он решил, по крайней мере на время, отказаться от общественно-политической деятельности и возобновить на новом уровне и в другой стране научно-педагогическую карьеру.

Двадцать третьего января 1897 года Николай II подписал разрешение на выезд Милюкова за границу для принятия должности в Софийском высшем училище^{195}. В феврале Павел смог уехать из Рязани при условии немедленного выезда из России, дав подписку о неучастии в какой-либо политической деятельности за рубежом и отказе от контактов с российскими эмигрантами. Остановиться в Москве ему запретили, разрешив лишь проехать с одного вокзала на другой.

Милюков писал в воспоминаниях, что приехал в болгарскую столицу, побывав в Париже. Но он запамятовал, что на самом деле отправился в Париж, уже работая в Софийском высшем училище, с целью пополнения своих учебных курсов. Для этого были использованы летние каникулы.

В самом конце февраля 1897 года, перед началом занятий весеннего семестра, Милюков приехал в Софию и уже 27 февраля прочитал первую лекцию, предварив ее словами: «Трудно и ответственно занимать кафедру после такого достойного председателя. Но я не должен вступать в соперничество с памятью доброго покойника. Я, напротив, с глубокой благодарностью принимаю то наследство, которое он мне оставил. Любовь к науке и продолжение добрых отношений к преподавателям — этот завет Драгоманова я постараюсь поддержать, поскольку это будет в моих силах»^{196}.

С Милюковым был заключен годичный контракт, который предполагалось продлевать, если не возникнут какие-либо чрезвычайные обстоятельства. Поскольку он рассматривался наследником знаменитого Драгоманова и сам уже был человеком весьма известным, ему был положен даже более высокий, чем предполагалось первоначально, годичный оклад — 18 тысяч левов.

Щедрое профессорское жалованье позволило Милюковым (Анна Сергеевна с двумя детьми вскоре присоединилась к супругу) снять хорошую квартиру в самом центре Софии — на улице Раковского, а затем перебраться на еще более престижную улицу Сан-Стефано, рядом с Высшим училищем, где жили ответственные государственные деятели и видные ученые. С некоторыми из них почти сразу же установились дружеские и деловые контакты.