До окончания срока высылки из России оставалось больше года. Павел решил остаться в Софии как частное лицо и продолжать изучение Болгарии. Он всё больше интересовался прошлым болгарского народа, его борьбой за национальную независимость, российско-болгарскими отношениями, особенно во время режима Стамболова. Он считал, что Российская империя покровительствует Сербии в ущерб Болгарии. Современный исследователь С. Германов пишет: «Всё это порождало у него глубокие чувства симпатии к болгарскому народу, который, несмотря на крупные зигзаги в политике, сохранил любовь к дедушке Ивану»^{210}.

В наибольшей мере Милюкова интересовало положение тех территорий, населенных славянами (в первую очередь, как он предполагал, болгарами), которые после Берлинского конгресса (1878), пересмотревшего итоги победоносной для России войны с Турцией, были возвращены Османской империи.

Верный своему аналитическому опыту, Павел, имея сложившуюся гипотезу (она состояла в том, что Македония — это территория, населенная определенной ветвью болгарского этноса, которая, несмотря на уже возникшие особенности языка и культуры, во всех отношениях тяготела к Болгарии), вначале не высказывал ее вслух, а стремился проверить путем изучения письменных источников и встреч с уроженцами Македонии в болгарской столице, а затем совершить поездку на «поле сражения» между болгарами, сербами и турками, хотя пока эта битва велась в основном без применения оружия.

Он провел зиму 1897/98 года, изучая положение в Македонии и смежных областях, где, он понимал, завязывался узел не только региональных противоречий, но и конфликтов между великими державами. Он тщательно проштудировал изданные в России и на Западе отчеты о поездках в македонские и соседние земли — их оказалось немало^{211}, что вначале даже удивило Павла, но вскоре он понял, что его предшественники, как и он, понимали, что в регионе зрели глубокие конфликты. Удалось обнаружить и статистические издания, дающие представления о национальном составе населения Македонии и Фракии.

Научные занятия и поездки не прервались даже в связи с рождением в начале 1898 года третьего ребенка — дочери Натальи. Разумеется, получивший крупную денежную неустойку за увольнение из Высшего училища Милюков обеспечил должный уход и за супругой, и за новорожденной. Но поразительно, что сам он почти никакого участия в заботах не принимал, а его будни остались точно такими же, как и ранее. Более того, в мемуарах он вообще не упоминает о рождении дочери, поскольку оно не относилось к важным научно-политическим событиям, которым была посвящена его деятельность.

При посредничестве бывших коллег по университету Милюков стал встречаться с македонскими деятелями, которые постоянно проживали в Софии или приезжали по делам. Разумеется, эти люди строго соблюдали конспирацию, говорили в самых общих выражениях. Однако у русского историка сформировалось убеждение, что в Македонии имеется мощная подпольная организация во главе с представителями интеллигенции, в основном учителями и священниками, имеющая помощников из числа местного славянского населения и тайную почтовую связь фактически со всеми македонскими городами и многими селами. Главное — подтверждалась его гипотеза, что абсолютное большинство славянского населения Македонии считают себя болгарами и мечтают о воссоединении.

Милюков готовился к поездке — изучал турецкий и новогреческий языки. Он ежедневно занимался с одним македонцем, причем не только этими языками, но одновременно совершенствовал свой болгарский, обращая внимание на македонский диалект. Во всём этом было легко запутаться, но память у Милюкова оставалась превосходной, упорство было отменным, а намечавшаяся поездка сулила не только проверку этнических и политических гипотез, знакомство с научными новинками и даже, может быть, открытия, но и важные встречи, возможно, несущие опасность.

Поскольку Болгария считалась вассальным княжеством, граница с Турцией была фактически открытой — контроль ограничивался проверкой документов. В 1898 году Милюков дважды посетил Македонию (в его воспоминаниях говорится, что поездок было три, но исследователи убедительно показали, что мемуарист ошибся^{212}). Павел Николаевич впервые оказался в Стамбуле (он всегда называл тогдашнюю турецкую столицу Константинополем) и установил контакт с руководителем находившегося там Русского археологического института Федором Ивановичем Успенским. Здесь он провел апрель и май, в основном работая в библиотеке Русского археологического института, главным образом пополняя свои знания в области археологии, хотя с досадой отмечал, что книжные фонды института бедны. В июне — июле 1898 года он посетил Салоники (Солунь), Битоль (Битолу), Прилеп, Велес и другие города и села в долине реки Вардар. Второй раз он пребывал здесь с середины октября по середину ноября.

Уже в Салониках Милюков убедился, что местное славянское население относит себя к болгарской нации, называет себя «македонскими болгарами», стремится к автономии, а Салоники (по-болгарски Солун) именуют столицей будущей свободной Македонии. Становилось ясно, что простым присоединением Македонии к Болгарскому княжеству национальный вопрос решить трудно — нужна какая-то форма федерации.

Тем более важным Милюков считал посещение западной, пограничной части Македонии, зоны наиболее острых споров между сербами и болгарами. В частности, в Битоле он убедился, что разговоры на обычные бытовые темы жители ведут не на сербском, а на болгарском языке, хотя и на довольно заметном местном диалекте. Другим доказательством служила церковная принадлежность: подавляющее большинство населения объявляло себя относящимся к Болгарской экзархии, центр которой находился в Софии. Турецкие власти и связанные с ними чиновники-сербы пытались привлечь жителей к Константинопольской патриархии, но это, как правило, не удавалось. Отмечались, правда, и случаи своего рода церковной коррупции с обеих сторон. «Дашь денег — буду болгарином», — говорили ему о местном населении чиновники как турецкого, так и сербского происхождения. Но такие случаи всё же не носили массового характера.

Павел наблюдал, как изо дня в день зрело внутреннее напряжение. «Отдельные вспышки народных восстаний уже происходили, — писал он, — и влекли за собой многочисленные жертвы. Места этих первых восстаний были известны, и я не мог обойти их. Известно было это напряженное положение и великим державам, и Англия с Россией недаром сговаривались держать будущих повстанцев в порабощении, пока Европа не соберется ввести в Македонии приличные реформы»^{213}.

Милюков изменил бы себе, если бы не сочетал политико-этнографические штудии с интересом к материальной культуре местного населения с давних времен. Случайно он познакомился с работником железной дороги, который показал ему бронзовые пластины, найденные при дорожных работах. Прилично знакомый с основами археологии, Павел с изумлением узнал в них очковые застежки-фибулы, характерные для иллирийцев — древнего индоевропейского населения северо-западной части Балканского полуострова и частично Апеннин. Археологические раскопки могли привести к новым интересным результатам.

Конечно, сам Милюков не мог заняться раскопками, требовавшими значительных сил и средств, и пытался убедить в важности их проведения Ф. И. Успенского. Тот хотя и не имел отношения к изучению археологических древностей (он был византинистом), оценил находку Милюкова как открытие. Успенский добился султанского указа, разрешавшего вести раскопки, и организовал экспедицию, которая, однако, существенных результатов не дала. Об этом, в частности, свидетельствовал дневник раскопок с зарисовками найденного, который исправно вел Павел^{214}.