На обратном пути в Софию Милюков посетил восточную часть Македонии, где, естественно, полностью подтвердилась его гипотеза об этнической принадлежности македонцев и справедливости их стремления к воссоединению с Болгарией.
В течение всей поездки Павел вел записи, которые в форме «Писем с дороги» (всего 15 писем) посылал в «Русские ведомости»; затем они были опубликованы популярной болгарской газетой «Пряпорец» («Знамя»). Разумеется, в одной из центральных русских газет не всё можно было писать открыто — в тексте было немало намеков, особенно касательно зарождения в Македонии тайной революционной организации, но внимательный читатель вполне мог составить объективную картину.
И населению Болгарии, и ее правящим кругам пришлись по вкусу рассуждения Милюкова о том, что волнения в Македонии нельзя считать результатом агитации крохотных мятежных групп, как пыталась выставить их турецкая и сербская пропаганда. Вообще пропаганда, ведущаяся как в Македонии, так и вокруг нее, постоянно находилась в центре внимания «Писем с дороги». Автор считал сербскую пропаганду искусственной, явно поставляемой из-за границы и активно поддерживаемой турецкими властями.
Для обоснования этой мысли он попытался проследить этапы развития сербской идеи объединения южных славян. Вначале, в 1860-х годах, речь шла о будущей Великой Сербии, с Болгарией и Македонией в качестве составных частей. От столь грандиозных планов пришлось отказаться после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов и оккупации Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией. Сербия стала проводить «политику компенсаций», то есть распространения своей территории на юг, развивая в этой связи идею национальной идентичности македонцев с сербами. Наконец, правящие круги Сербии перешли к политике самосохранения, и возникла возможность компромисса с Болгарией путем раздела Македонии. Если же, рассуждали белградские политики, Болгария будет настаивать на присоединении всей Македонии, это приведет к войне.
Такого рода соображениями Милюков поделился с читателями «Русских ведомостей», а затем проанализировал этот комплекс вопросов в специальной обширной статье, ставшей его первым опытом политологического анализа современных международных отношений{215}. Вопрос о сербско-болгарских отношениях выводился в ней за рамки непосредственных территориальных конфликтов и компромиссов и рассматривался как составная часть игры европейских держав, прежде всего России и Австро-Венгрии. Милюков отмечал сближение их позиций касательно балканских событий. Обе империи поддерживали сохранение Сербии как независимого государства: Австро-Венгрия — в обмен на ее отказ от претензий на Боснию и Герцеговину, Россия — прямо поощряя сербизацию Македонии. Эта статья в Болгарии стала столь актуальной, что ее перепечатал ряд газет. В свою очередь, сербская пресса не преминула высказаться, что статья Милюкова носит пристрастный характер{216}.
Милюков — историк и политолог-международник — продолжал собирать материалы о положении на Балканах, которые позже, в годы его активной политической деятельности, будут представлены и проанализированы в специальной монографии. Пока же он увлеченно сортировал собранные документы, формировал свою концепцию исторического развития Балкан и особенно сущности македонского вопроса. В письме В. Г. Короленко в конце ноября 1898 года он заявил: «Влез я теперь по уши в македонский вопрос и хочу выбраться из него не с пустыми руками»{217}.
Что же касается археологических и этнографических наблюдений, описания памятников, которые посетил ученый, то эта тематика была освещена им в специальной работе, вышедшей в «Известиях Русского археологического института в Константинополе»{218}. Любопытно, что том, в котором были опубликованы материалы Милюкова, напечатали в Софии, причем в государственной типографии. Ученый, опальный на родине и уволенный из болгарского Высшего училища по российскому требованию, пришел к выводам, которые соответствовали и чаяниям населения Болгарии и Македонии, и государственным интересам страны, как их понимали ее власти. Впрочем, такие парадоксы встречаются в истории сплошь и рядом.
Вскоре после возвращения в Софию из Константинополя, где он обрабатывал свои находки, Милюков по предложению Ф. И. Успенского вновь отправился вместе с ним в Македонию, на этот раз для розыска старинных славянских христианских рукописей. Этот вояж в октябре — ноябре 1898 года закрепил этнографические и политические представления, которые сложились во время первого путешествия, но новой существенной информации не дал.
Поездка в основном запомнилась важной находкой. У входа в небольшую церковь на берегу Охридского озера лежала правильной формы плита без каких-либо надписей. Заподозрив, что нечто может оказаться на ее обратной стороне, Павел вместе со спутниками перевернул плиту и обнаружил древний текст. Уже первоначальный анализ позволил отнести его к эпохе Первого Болгарского царства, более того, установить фактического автора — царя Самуила (980—1014), столицей которого был город Охрид.
Дальнейшие исследования Успенского, в которых Милюков уже не участвовал, доказали, что находка имеет исключительную историческую ценность, поскольку является одним из самых древних памятников кириллического письма. Это была надгробная надпись, сделанная по приказу Самуила на могиле его родственников, причем в тексте имелась дата — 993 год по современному летосчислению. В переводе на русский язык текст гласил: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа, Я, Самуил, раб Божий, почитаю память отцу, матери и брату на этом кресте. Имена покоящихся здесь: Никола, раб Божий, Рипсимия и Давид. Написал в году 6501 от Сотворения мира».
На протяжении следующего века ученые широчайшим образом использовали начертания букв этой надписи для датировки различных христианских текстов, выполненных кириллицей. В настоящее время плита хранится в Национальном историческом музее Болгарии в Софии и считается одним из ценнейших памятников болгарской древности.
Любопытно, что Ф. И. Успенский вскоре опубликовал большую работу, посвященную этому памятнику, даже не назвав имени человека, который его обнаружил{219}, то есть фактически приписав находку себе. Милюков не пожелал заниматься мелочными дрязгами, но сохранил обиду на всю жизнь. Более чем через полвека он своеобразно отомстил давно покойному Успенскому, написав в воспоминаниях, что в каком-то македонском монастыре тот попытался украсть некую древнюю рукопись{220}. При этом о находке надписи Самуила он упомянул лишь парой предложений.
Как видим, человеческая комедия развивалась в действиях высоколобых интеллектуалов, отнюдь не чуждых научной ревности, зависти и даже мести человеку, давно ушедшему в мир иной. Между прочим, в Софийском музее на этикетке к плите Самуила значится фамилия Успенского в качестве ее первого исследователя, но не упомянуто имя обнаружившего ее Милюкова.
Вместе с Успенским Милюков вновь отправился в Константинополь, где составил опись найденного — как рукописей, так и артефактов. Это было особенно важно, так как, согласно условиям султанского разрешения на сбор материала, половину обнаруженного следовало передать в Османский музей. Это условие было выполнено, и «турецкая часть» сохранилась в неприкосновенности, как и «плита Самуила», которую в нарушение соглашения тайком отправили в Софию.
Что же касается материалов, оставшихся в Русском институте, то их судьба была печальной. Вскоре после начала Первой мировой войны турецкая полиция совершила налет на институт как на собственность враждебного государства. Его деятельность была прервана, экспонаты перевезены в Османский музей. Официально институт был закрыт в 1920 году.
