Немалые трудности возникали и в редакции «Мира Божьего». Тут буквально коса нашла на камень. Богданович, человек замкнутый, но твердый в решениях, предпочитал публиковать наиболее радикальные публицистические материалы и отвергал умеренные. Милюков был склонен помещать в журнале не столь острые, но более фундаментальные статьи. Сохраняя приверженность своей профессии, он поощрял молодых авторов, предлагавших интересные исторические сюжеты, освещение которых базировалось на архивных находках. Богданович же считал, что такие статьи просто засоряют публицистический отдел, который должен быть посвящен текущей политике. В результате и здесь сотрудничество закончилось. Что конкретно произошло, Милюков точно не помнил: «Я одобрил к печатанию какую-то рукопись, которую А. И. [Богданович] забраковал, — или вышло наоборот… но в один прекрасный день Богданович оборвал сношения и перестал ходить в редакцию»{230}. Последовали объяснения с Давыдовой, в результате которых Павел Николаевич покинул редакцию.
Как оказалось, штатная работа с более или менее нормированным рабочим днем, с выполнением определенных должностных обязанностей, какими бы скучными они ни были, не могла стать уделом Милюкова, уже привыкшего к вольной жизни, к занятию только теми делами, которые были ему интересны. Разумеется, сказывалось и всё большее тяготение к политике, к созданию такого организованного течения общественной деятельности, которое в наибольшей степени соответствовало бы его умеренно либеральным устремлениям. Проработав менее года на двух штатных должностях, Павел Николаевич оставил обе и с тех пор с полного согласия супруги существовал «на вольных хлебах». Его авторитет как историка, публициста, критика стал к этому времени уже настолько высок, что его с удовольствием печатали журналы и газеты, издательства заключали с ним договоры на подготовку книг. Поскольку к роскошной жизни Милюковы не привыкли и никогда к ней не стремились, семья до самой Февральской революции 1917 года вполне прилично существовала на гонорары, получаемые ее главой за свои произведения.
Начало пути в политику
Это было время, когда Милюков стал популярным благодаря его «Очеркам по истории русской культуры». После выхода первого тома этой фундаментальной работы в 1896 году, еще до высылки автора за границу, многие читатели, в первую очередь из среды оппозиционно настроенной молодежи, сочли его скрытым последователем марксизма. Если для этого и были какие-то основания, то лишь признание продуктивности того, что он называл «экономическим материализмом».
Марксистом — ни революционным, ни легальным — Милюков не стал, считая себя посредником между народниками и марксистами. Он видел недостатки во взглядах «экономистов» — тех сторонников теории Маркса, которые выступали за ведение лишь экономической борьбы, считал, что от экономических выступлений рабочим следует переходить к политическим, но лишь в открытой, легальной форме.
Павел Николаевич сохранял преимущественно позитивистский подход к истории, полагая, что между экономическим, социальным, политическим, духовным развитием существуют неразрывные связи и весь этот комплекс охватывает понятие «культура». Именно таков был его подход к курсу «Введение в русскую историю», который он читал в университете в 1894/95 учебном году. Этот курс стал основой «Очерков по истории русской культуры», в которых отечественное прошлое было представлено на основе проблемного принципа. Очерки были посвящены отдельным проблемам (население, экономика, быт и т. д.). Вначале они публиковались в журнале «Мир Божий» (с 1895 по 1902 год) и вслед за этим сразу же выпускались отдельными изданиями. До 1905 года их общий тираж составил свыше 50 тысяч экземпляров — невиданно для научно-популярной литературы. «Очерки» пользовались огромным успехом прежде всего в научных кругах. Более того, они стали событием общественной жизни. Трехтомное, но так и не завершенное сочинение Милюкова выдержало в России шесть изданий — последнее вышло в 1918 году.
В этом труде Милюков предпринял первую в российской историографии попытку комплексного исследования социально-культурной истории России. О масштабности замысла свидетельствовали разделы, посвященные населению, экономике, сословиям, государству, Церкви, литературе, образованию и т. д. Все эти темы рассматривались в развитии, с привлечением огромного количества фактов. В результате создавалась картина культурного развития России в широком смысле слова, на базе своеобразной научной отрасли — культурологии, которая, по существу, формировалась Милюковым.
О том широком замысле, который он осуществлял в очерках, ярко свидетельствует план общего введения, в котором ставились вопросы: ««прагматическая» и «культурная» история; споры о содержании «культурной истории»; споры о цели и способах изучения «культурной истории»; теоретические задачи исторической науки и прикладные задачи политического искусства; смешение тех и других в «философии истории»; закономерность как цель научного объяснения истории; существуют ли исторические законы; трудности социологического анализа; социологическая дедукция как средство облегчения анализа; влияние окружающей обстановки; понятие случайности в истории; роль личного фактора; бессознательное и целесообразное, личное и общественно целесообразное, единичное и массовое действие личности; цель и содержание «Очерков»{231}.
Нам представляется, что содержание введения отразило новаторский характер этого выдающегося произведения русской историографии. Милюков провозглашал: «История «событий» отошла на второй план перед историей «быта» — учреждений и нравов. Изучение внешней истории (или так называемой прагматической, политической) должно было уступить место изучению внутренней (бытовой или культурной)»{232}.
Другой работы такого рода, в которой в единстве рассматривались бы материальные основы русской культуры, ее духовные составляющие, развитие общественного самосознания народа, на протяжении всего последующего времени создано не было.
Важнейшим выводом исследования, который подтверждался материалом всех разделов, было утверждение об огромном влиянии государства на развитие российского общества и о его относительной независимости от последнего, тогда как на Западе именно организация общества обусловливала государственный строй.
Милюков с огромным напряжением, но одновременно с внутренним удовлетворением трудился над «Очерками». Эта работа стала настолько значительной, что через многие годы даже ведущие советские авторы вынуждены были признавать ее выдающимся сочинением, несмотря на то, что сам Милюков не просто был эмигрантом, а резко критиковал большевистскую власть, вначале надеясь на ее ликвидацию, а затем на перерождение. Старейшина советских историков М. Н. Покровский сжав зубы написал, что «Очерки» — «наиболее популярная историческая книжка дореволюционной России»{233}.
В то же время каким-то шестым чувством Павел ощущал приближение политической грозы, а исходя из логики истории сознавал, что Россия остро нуждается в обновлении по европейскому образцу, что за бурным экономическим развитием последней трети XIX века должны последовать политические изменения, что самодержавию необходимо отказаться от своей незыблемости, согласиться на серьезные уступки обществу, которые начинали воплощаться в одном слове: конституция.
Уйдя из редакции «Мира Божьего», хотя и продолжая публиковаться в этом уважаемом журнале, Павел Николаевич постепенно сближался с группой левых интеллигентов, как близких к народничеству, так и с «марксятами» (так называла русских легальных последователей Маркса издательница «Мира Божьего» Давыдова).
Близкую по воззрениям и ментальности среду он нашел в журнале «Русское богатство». Журнал издавался в Петербурге еще с 1876 года, однако в последнее время полемика на его страницах приобрела особенно актуальный характер. Теоретики старого народничества, прежде всего Михайловский, отступили от старых догм о незыблемости крестьянской общины как зародыша социализма и признали развитие в России капитализма, возникновение рабочего движения, но продолжали критиковать последователей Маркса, считая односторонним их мнение о необходимости опоры преимущественно на пролетариат. Они старались доказать, что интересы всех трудящихся в основном тождественны, и развивали концепцию прогрессивной аграрной эволюции, которая должна была дополнить индустриальную.
