Апрельское восстание 1876 года в Болгарии было жестоко подавлено турецкими войсками. Лозунг «На помощь болгарским братьям!» был широко распространен в интеллигентских кругах России, как правонационалистических, так и либеральных. «Освобождение славян без спора признавалось специальной русской задачей. Своего рода нравственной обязанностью по отношению к «братьям», — вспоминал Милюков через много лет{65}.
В 1877 году, после неудачи длительных дипломатических переговоров, Россия объявила войну Турции, и ее армия в апреле перешла границу.
Разумеется, московские гимназисты-выпускники, не зная о тайных перипетиях взаимоотношений держав, восприняли войну как дело справедливое, как поход во имя освобождения болгар и испытывали жгучее желание помочь им. В армию их не брали по возрасту. Поэтому Милюков был обрадован, когда Н. Долгоруков предложил после выпускных экзаменов записаться в санитарный отряд, формировавшийся московским дворянством. Безграничными альтруистами юноши, однако, не были — оба собирались поступать в университет и жертвовать годом студенчества не хотели, поэтому решили состоять в отряде только во время летних каникул.
К их огромному разочарованию, отряд был направлен не на Балканы, а на второстепенный Кавказский фронт и размещен не на передовых позициях, а в тылу, так что вблизи войну молодые люди так и не увидели. Но всё же это был важный жизненный опыт.
Отряд располагался на Сурамском перевале, куда по железной дороге доставлялись раненые. Никаких навыков ухода за ранеными у Милюкова не было, поэтому его общение с ними ограничивалось патриотическими беседами, писанием писем от их имени и т. п. Но и это было важно. По существу, Павел впервые оказался рядом с «простыми людьми» с их жизненными заботами и непривычными нравами.
Одновременно он выполнял обязанности казначея и следил за отпуском продуктов на кухню отряда. Обе задачи были не из легких, так как у юноши не было никаких знаний в области бухгалтерии, никакого представления о рыночных ценах на Кавказе. Всем этим приходилось овладевать на ходу, причем в считаные дни, иначе отряд мог бы оказаться «банкротом» либо страдать от голода. Проявив в общении с поставщиками настойчивость, а порой и жесткость характера (все продукты он скрупулезно взвешивал, не доверяя накладным), Павел справился с этими задачами, и начальство было им довольно.
У него даже оставалось время для чтения. Павел собирался поступать на филологический факультет университета — скорее всего потому, что отдельных исторических факультетов в то время просто не существовало, а на филологических факультетах как раз в это время стали готовить и историков, а сами факультеты вскоре были переименованы в историко-филологические. При всей любви к художественной литературе он уже начинал понимать, что его призвание — именно история (одновременно в отдалении маячила и общественно-политическая деятельность, но сам Павел это еще не очень сознавал). С собой он взял толстый том известного историка Николая Яковлевича Данилевского «Россия и Европа». Эту весьма сложно написанную книгу (впервые она была опубликована в 1869 году) Павел смог детально изучить за месяцы, проведенные в санитарном отряде.
Он с глубоким интересом ознакомился с историко-философскими оценками Данилевского, который разработал теорию «исторических групп» (затем определяемых как «культурно-исторические типы»). Его интерес, а подчас и серьезные возражения вызывал анализ признаков этих групп, включавших религию как ведущий момент, а также культуру, политические и социально-экономические факторы. Считая Россию и славянство особым культурно-историческим типом (Милюков быстро уловил глубокие внутренние противоречия в таком подходе, ибо Россия была страной многонациональной, а религиозность ее населения отнюдь не исчерпывалась православием), историк призывал отрешиться от безоговорочной солидарности с интересами Европы.
На Павла глубокое впечатление произвели соображения Данилевского о необходимости создания федерации славянских государств со столицей в колыбели православия Константинополе; но к другим, по его мнению, чуть ли не экстремистским (естественно, только в научном смысле слова) суждениям автора отнесся весьма критически. Он не совсем верно понял логику рассуждений мыслителя: якобы тот, считая религию главным фактором формирования культурно-исторического типа, исключал из славянства народы, не исповедовавшие православие («крайнее сужение понятий славянства до православных славян, с устранением католических»{66}), тогда как на деле историк относил чехов и поляков к славянам, но первых считал сильно онемеченными, а вторых весьма своеобразно характеризовал как «арендного члена славянской семьи».
Заинтересовавшись своеобразным взглядом Данилевского на культурно-исторические типы, молодой человек никак не мог совместить его с всемирно-исторической миссией славянства в узком, искусственном ее понимании. Наступит время, и Милюков, оставаясь западником (в том смысле, что он считал Россию неделимой частью Европы, догоняющей западноевропейскую цивилизацию), проявит особый интерес к проблемам исторических связей славянских народов, их прошлого и настоящего, примет участие в расследованиях османских преступлений против болгарского народа в македонских областях, воспримет требование передачи Константинополя южным славянам, а фактически России. Во всём этом можно увидеть определенное влияние концепций Данилевского, несмотря на критический подход к его сочинениям.
У Милюкова, впрочем, были и другие занятия в свободное от выполнения основных обязанностей время. Он научился верховой езде, стал изучать грузинский язык, что ему пригодилось в будущих научных исследованиях.
Возвращение в Москву для начала учебы в университете сопровождалось небольшим инцидентом, который засвидетельствовал, что у нашего героя, при всём его «примиренческом» складе характера и относительном спокойствии, подчас возникали вспышки неповиновения и даже агрессивности, когда затрагивалось его достоинство.
На Военно-Грузинской дороге, которая преодолевалась в конном экипаже, пришлось сделать долгую остановку из-за осенней непогоды. Была вторая половина сентября — обычное время ненастья в горах Кавказа. Милюков сильно замерз, теплой одежды у него не было. Закутавшись в плед и прикрыв голову кепкой, он буквально ворвался в зал придорожного ресторана, чтобы поскорее согреться. На беду, в зале обедал некий офицер высокого чина со свитой. Громко возмутившись, что какой-то мальчишка позволяет себе находиться в его присутствии в головном уборе, офицер двинулся к Павлу с видом, не предвещавшим ничего хорошего. Вместо того чтобы снять кепку и замять инцидент, Павел схватил за ножку стул и двинулся навстречу противнику. Драка с офицером, да еще в условиях военного времени и поблизости от фронта, могла стоить учебы в университете. На его счастье, в дело вмешался ехавший с ним Николай Долгоруков, который, назвав свой княжеский титул, смог успокоить офицера и вывел приятеля из зала. Несколько бравируя и преувеличивая смысл случившегося, Милюков писал в мемуарах: «Это было своего рода мое гражданское крещение»{67}.
Начало студенчества
С небольшим опозданием 27 сентября 1877 года Павел Милюков приступил к занятиям на историко-филологическом факультете Московского университета, находившемся в историческом центре Москвы, напротив Кремля, перед Манежем.
На первый курс были зачислены 58 студентов. Требования на факультете были высокими, и из этого числа немало отсеялось — в 1881 году университет окончили лишь 33 человека. Павла среди них не было{68} — ему пришлось потерять один год: он был исключен с правом восстановления за участие в студенческих беспорядках.
