Поездки за рубеж, хотя и заполненные интенсивной работой, всё же отвлекали Павла Николаевича от повседневной думской и журналистской деятельности, по крайней мере вносили разнообразие в парламентские будни. Он был одним из наиболее дисциплинированных депутатов, почти не пропускал заседаний, тщательно следил за прениями, многократно брал слово, координировал выступления однопартийцев.

О тщательной подготовке Милюкова к заседаниям свидетельствует огромный документальный материал текущей думской работы в его архивном фонде, насчитывающий сотни дел. Из них мы узнаём о его знакомстве с материалами других партий, в том числе РСДРП, обнаруживаем тысячи писем и телеграмм, которые он получал со всех концов страны и из-за рубежа, в частности о положении отдельных национальных и религиозных групп, злоупотреблениях администрации и т. д. Только материалы по еврейскому вопросу занимали десятки папок. В заметках по еврейскому вопросу Милюков отмечал высокую степень ассимиляции евреев в России. Выступления кадетского лидера в Думе в защиту прав еврейского населения неоднократно вызывали гнусные антисемитские пасквили, которые он получал^{434}.

Когда уже в эмиграции чествовалось семидесятилетие Милюкова, историк Б. А. Евреинов, внимательно просмотрев стенографические отчеты Государственной думы третьего и четвертого созывов, составил тематический перечень выступлений Павла Николаевича для сборника юбилейных материалов, которые тот поместил в приложение к своим воспоминаниям^{435}.

Выступления в Третьей Государственной думе Евреинов разбил на 11 рубрик, которые дают представление о разнообразии интересов и тематики выступлений руководителя фракции кадетов. Вопросам конституции и государственного права были посвящены 11 выступлений, внутренней политике (включая запросы) — также 11, национальному вопросу — 13 (одно касалось национального вопроса в целом, а остальные — финляндского, польского, украинского, еврейского вопросов и положения азиатских народов России). Девять раз Милюков выступал по проблемам народного просвещения. По пять выступлений были посвящены аграрному, церковному вопросам и внешней политике (последнее объясняется тем, что Министерство иностранных дел крайне редко делилось с депутатами соображениями), различным другим вопросам (оборона, финансы, литературная собственность и др.) — 12. Таким образом, в 1907–1912 годах брал слово в Думе 71 раз. Особенно активен он был во время второй думской сессии (октябрь 1908-го — май 1909 года).

Так оттачивалось ораторское искусство Милюкова. Обычно он не писал текстов речей, а только на одном-двух листках (чаще всего формата открытки) мелким, понятным только ему почерком (расшифровка рукописей Милюкова — задача исключительной трудности для исследователя) набрасывал основные тезисы, фиксировал цифры и указывал источники^{436}, а затем сравнительно логично и последовательно развивал этот план в выступлении. Великолепная память Павла Николаевича давала возможность лишь изредка, в основном для самоконтроля, заглядывать в заметки.

Писатель Марк Алданов вспоминал: «Милюкова можно было слушать часами с наслаждением. Его речи состояли из аргументов и только из аргументов. Он точно доказывал теорему, не забывая ни одного довода в цепи доказательств, не забывая их последовательности, никогда не отвлекаясь в сторону. Вместе с тем его чисто московская речь была всегда безупречно правильна, у него и простые обмолвки попадались очень редко. Особенно хорош он бывал в дебатах, когда отвечал оппоненту или оппонентам. Основную речь можно дома подготовить, но отвечать противникам необходимо экспромтом. И ответные речи Павла Николаевича часто бывали настоящими шедеврами по стройности и находчивости диалектики, по неотразимой логической силе»^{437}.

Роль Милюкова в выражении взглядов оппозиции становилась тем более важной, что другие наиболее авторитетные партийные деятели в Думу не попали, поскольку были осуждены в связи с подписанием ими Выборгской декларации. Кроме того, партийным деятелям нередко казались бесполезными выступления с парламентской трибуны, так как правительство, как правило, не считалось с мнением оппозиции, а до населения это мнение не доходило. Милюков, однако, преодолевал такие мысли и упорно проводил свою линию.

У А. В. Тырковой-Вильямс встречаем описание Павла Николаевича периода его думской деятельности: «В наружности Милюкова не было ничего яркого. Так, мешковатый городской интеллигент. Широкое, скорее дряблое лицо с чертами неопределенными. Белокурые когда-то волосы ко времени Думы уже посерели. Из-за редких усов поблескивали два или три золотых зуба, память о поездке в Америку. Из-под золотых очков равнодушно смотрели небольшие серые глаза. В его взгляде не было того неуловимого веса, который чувствуется во взгляде властных сердцеведов. На кафедре Милюков не волновался, не жестикулировал. Держался спокойно, как человек, знающий себе цену. Только иногда, когда сердился или хотел подчеркнуть какую-нибудь важную для него мысль, он вдруг поднимался на цыпочки, подпрыгивал, точно хотел стать выше своего среднего роста. Также подпрыгивал он, когда ухаживал за женщинами, что с ним нередко случалось»^{438}.

К этому времени Милюков по сознательному выбору посвятил себя политическим делам. Для личной жизни (а он включал в нее и научную деятельность как чисто индивидуальное интеллектуальное занятие) времени не оставалось.

Анна Сергеевна, в свою очередь, была занята вопросами женского равноправия, а также делами открытого ею издательства. К сожалению, нам не удалось установить название и характер этого издательства, но, учитывая, что эти сведения отсутствуют в документах и воспоминаниях, можно предположить, что издательство было небольшим и не очень успешным.

Павел Николаевич не только перестал читать научную историческую литературу, но даже не просматривал новые издания своих работ, продолжавших вызывать интерес и у специалистов, и у широкой публики; у последней — главным образом потому, что книги принадлежали перу известного политика: в них искали продолжение его мыслей, высказываемых с думской трибуны и в газетах. Из бывших коллег по университету Милюков сохранил наиболее тесную связь с В. О. Ключевским, которого регулярно навещал. Но восстановление отношений было связано почти исключительно с политикой: он регулярно докладывал Ключевскому о делах в Думе и динамичном закулисье русской общественно-политической жизни.

В 1910 году Ключевский скончался. В статье, посвященной его памяти, Милюков остался верен себе — не ограничился оценкой заслуг Ключевского перед исторической наукой: «В 1905 году, по инициативе руководителей дворянского съезда В. О. Ключевский был приглашен на особое совещание в Петергоф для обсуждения вопроса о введении конституции по проекту 6 августа, составленному министром внутренних дел А. Г. Булыгиным. Но, увы, дворяне обманулись в своих надеждах на поддержку со стороны В. О. Ключевского. Последний категорически заявил на совещании, что считает с государственной точки зрения крайне опасной узко-сословную политику, которой предлагали придерживаться остальные члены совещания». Милюков, правда, не стал добавлять, что именно он стремился внушить Ключевскому самостоятельную позицию во время революции. Статья о Ключевском была опубликована не только в «Речи», но и в некоторых провинциальных изданиях, например в харьковской газете «Южный край» от 27 мая 1911 года.

На личные заботы времени почти не оставалось. Проведя день в Думе, Милюков к вечеру отправлялся в редакцию своей газеты, писал передовицу для очередного номера, иногда еще и статью на злободневную тему, а затем дремал на диване в ожидании корректуры и последних новостей, поскольку могла потребоваться замена уже набранного материала срочной информацией.