В первые дни декабря 1666 года состоялось несколько соборных заседаний, решивших участь патриарха Никона. Он присутствовал на двух главных заседаниях 1 и 5 декабря, а также 12 декабря, где был объявлен приговор о сведении Никона с престола. Опальному патриарху удалось испортить торжество своих гонителей. С самого своего появления в Москве он вел себя не как подсудимый, а, наоборот, как неправедно гонимый и убежденный в своей правоте церковный иерарх. 1 декабря 1666 года, в субботу, взяв принесенный из Воскресенского монастыря крест, Никон со свитой двинулся в свой крестный путь. Опять вышла заминка. Приставы прочитали смысл происходящего и стали останавливать Никона: «Недостоит ти на собор сей идти с крестом; понеже сей собор не инославный, но есть православный». Но и отнять у Никона крест никто не мог, пока царь не разрешил ему идти на собор с крестом.
Это была первая, но не единственная победа патриарха Никона. Он также выразил желание помолиться в Успенском соборе, но расторопные царские слуги закрыли перед ним двери храма. Не пустили его и в Благовещенский собор. Тогда патриарх демонстративно поставил свои «худые» сани, на которых его везли через уже собравшуюся в Кремле толпу людей рядом с изукрашенными соболями санями вселенских патриархов. Никон мужицким умом хорошо понимал свою паству и знал, что жалостью можно привлечь людей на свою сторону. В этих его жестах присутствовало и «уничижение паче гордости», к чему так был склонен добровольно оставивший свой трон в Москве опальный патриарх.
Царь, бояре и думные чины, церковные иерархи заранее собрались в Столовой палате Кремля. Имена членов Боярской думы, пришедших вместе с царем «в третьем часу дни» 1 декабря, названы в отчете о соборном суде: восемь бояр во главе с Никитой Ивановичем Одоевским, одиннадцать окольничих, включая таких антагонистов Никона, как Богдан Матвеевич Хитрово и Родион Матвеевич Стрешнев, восемь думных дворян и пять думных дьяков (в том числе посвященные во все перипетии дела Дементий Башмаков и Алмаз Иванов). Следом на собор вошли высшие церковные чины, включая двух вселенских патриархов — Паисия Александрийского и Макария Антиохийского, которых посадили за отдельным столом. Демонстрируя единство всех вселенских патриархов, перед ними поставили ковчег с двумя свитками константинопольского и иерусалимского патриархов и переводами с их посланий царю Алексею Михайловичу. Позднее это пригодится: когда патриарх Никон будет оспаривать полномочия суда в отсутствие всех четырех вселенских патриархов, ему укажут именно на эти свитки (в которых вселенские патриархи ничего не говорили про необходимость отречения его от патриаршества!).
Рядом с патриархами находилось десять митрополитов (кроме четырех русских, шесть представителей вселенских церквей, в том числе главный обвинитель Никона газский митрополит Паисий Лигарид, записавший ход суда над Никоном), семь архиепископов и четыре епископа (среди них еще один враг Никона, епископ Вятский Александр). Как и предлагали вселенские патриархи, в Москву все-таки были вызваны представители «белорусской» (украинской) церкви — черниговский епископ Лазарь Баранович и Мстиславский Мефодий. Участвовали в заседаниях собора еще 30 архимандритов и девять игуменов всех крупных русских монастырей{525}. Члены Думы и высшие церковные чины были посажены на скамьях по правую и левую сторону Столовой палаты. Не забудем еще и совершенно не заметного здесь Симеона Полоцкого: деяния собора записаны латиницей именно его рукой.
Затем, когда «в четвертом часу дни» позвали на собор Никона, в Столовой палате разыгралась еще одна великолепная сцена русской истории, «закольцевавшая» драму оставления патриаршества: подсудимый патриарх целый час ждал перед закрытыми дверями, так как затворившиеся в ней члены собора вместе с царем не знали, как его принимать. Было уже согласовано соборное определение о вине патриарха и необходимости его отлучения от патриаршества, а вот самую первую встречу не продумали. Приняли в итоге решение всем сидеть при входе вызванного на суд Никона, но сами же и не выдержали и встали при виде вошедшего с крестом патриарха, благословившего своих судей.
Так Никон сразу же сломал заготовленную схему процесса. Но у этой истории было и продолжение. В ответ на приглашение судей сесть «на правой стороне близ государева места» Никон отказался, заявив, что он пришел не для суда, а для выяснения целей прихода вселенских патриархов в Москву: «Я де места себе, где сесть, с собою не принес, разве де тут, где стою, а пришел де он ведать, для чего они вселенские патриархи его звали»{526}. Если бы и дальше Никону дали произносить свои речи, еще неизвестно, чем бы все закончилось. Но тут в ход собора вмешался царь Алексей Михайлович, сошедший «с своего государского места» и вставший рядом с сидящими чуть ниже от него вселенскими патриархами и Никоном. И они сошлись, стоя один напротив другого…
Алексей Михайлович отнесся к этому суду как к исповеди, только она нужна была ему не для раскаяния, а для утверждения собственной правоты. Когда еще можно было представить, чтобы царь своими собственными руками отдал вселенским патриархам челобитную Никона о каких-то монастырских рыбных ловлях на море у Кольского острога, где были написаны «на него великого государя многие клятвы и укоризны, чего и помыслить страшно»! Еще перед началом первого соборного заседания царь жаловался вселенским патриархам, говоря, что Никон призывает на него «суд Божий» из-за приезда в Москву «не со многими людьми», обвиняет в «мучении» из-за ареста «малого» — иподиакона Шушерина, и даже «исповедовался и причащался и маслом освящался» в Воскресенском монастыре перед самой поездкой. Порядок и содержание вопросов, заданных на соборе, также не оставляют сомнений в желании царя, опираясь на авторитет собора, снять с души тяжесть давней ссоры. Алексей Михайлович просил вселенских патриархов выяснить у Никона, почему он беспричинно оставил патриарший престол и писал царю «многие безчестья и укоризны».
На первом заседании собора вселенским патриархам была прочитана перехваченная грамота Никона «к цареградскому патриарху» Дионисию. Оказывается, царя Алексея Михайловича особенно задели не объяснения Никоном истории его ухода из Москвы, а то, что было написано о прежних царях: «посылай де он Никон патриарх в Соловецкой монастырь для мощей Филиппа митрополита, его же мучи царь Иван неправедно». Теперь патриарх должен был дать ответ еще и «в бесчестиях и укоризнах» в адрес Ивана Грозного! Следующий «личный» вопрос, предложенный царем на суд вселенских патриархов: «чтоб бывшаго Никона патриарха допросить: в какие архиерейские дела он великий государь вступаетца». И в конце первого соборного дня в присутствии Никона царь Алексей Михайлович просил узнать еще о пророчествах Никона: «бывшей Никон патриарх говорил великому государю: Бог де тебя судит, я де узнал на избрании своем, что тебе государю быть до меня добру до шти лет, а потом быть возненавидену и мучиму».
Целый день патриарх Никон стоя отбивался от своих судей, отстаивая свою правду в прямом смысле. Снова ему были предъявлены давно уже сданные в архив Посольского приказа и снова извлеченные оттуда и отданные заранее на собор 5 октября 1666 года документы об оставлении патриаршего престола «с клятвою» и отречении от своего патриаршего сана. Обвинение строилось на каких-то старых письмах, про которые Никон говорил, что он их не писал, на свидетельствах бывших на соборе лиц, например, окольничего Родиона Матвеевича Стрешнева, рассказывавшего о поведении Никона после оставления патриаршества. Никон настаивал на своей версии: что ушел, сохраняя патриарший сан, а остальное на него «затеяли».
Перешли к разбирательству несчастного дела 10 июля 1658 года. Главные свидетели и участники были здесь. Окольничий Богдан Матвеевич Хитрово говорил, что просил прощения за нечаянный удар патриаршего человека и Никон простил его. В общем, разбирали все обиды, включая даже несчастную собачку, обученную боярином Семеном Лукьяновичем Стрешневым подражать «благословлению» передними лапами и якобы названную им «Никоном» (чего, как клялся окольничий царю Алексею Михайловичу, не было). Выяснилось, что Никон уже простил и этого обидчика, заплатившего щедрую церковную милостыню, и даже выдал ему разрешительную грамоту. Вспомнили и про действия Никона на патриаршем престоле, когда осудили епископа Коломенского Павла, после чего тот безвестно пропал. Пытались обвинить Никона в неуважении к другим патриархам и церковным догматам. Словом, за один день успели высказать всё, что накопилось за годы противостояния между царем и патриархом{527}.
