Именно в этот острый момент противостояния в «черкасских городах» в конце декабря 1662 года впервые создается отдельное ведомство для управления новыми «присоединенными» землями Войска Запорожского — Малороссийский приказ. Во главе его поставили боярина Петра Михайловича Салтыкова. 12 января царь отозвал из Севска боярина Петра Васильевича Шереметева и из Белгорода окольничего князя Григория Григорьевича Ромодановского. Выборы гетмана в Правобережье и Левобережье потребовали их личного присутствия в Москве и совета с ними царя.
6 февраля 1663 года были сделаны назначения о посылке на казачью раду в Нежин. Но одного окольничего — князя Григория Григорьевича Ромодановского — заменили на другого — князя Данилу Степановича Великого-Гагина. В документах он тоже именовался дипломатическим титулом «наместника Галицкого», по наказу ему следовало действовать «обослався с Мефодием, епископом Мстиславским и Аршанским и блюстителем митрополии Киевской». На свою службу для выборов гетмана комиссия Великого-Гагина (куда вошли еще стольник Кирилл Осипович Хлопов и дьяк Иван Фомин) отправилась 27 февраля. Царь также принял «у руки» отправленных обратно в Севск и Белгород Шереметева и Ромодановского. Чем бы ни руководствовался Алексей Михайлович, меняя главного поверенного в «черкасских делах» князя Ромодановского, это оказалось не слишком дальновидным решением, спровоцировав междоусобную борьбу в верной царю Левобережной части Войска Запорожского.
17—18 июня 1663 года в Нежине при участии царского окольничего и галицкого наместника состоялись выборы нового гетмана Левобережья. На них сражались (в буквальном смысле этого слова) сторонники наказного гетмана и переяславского полковника Якима Сомко и гетмана сечевых казаков Ивана Брюховецкого. Сначала верх взяли одни казаки, захватившие гетманский бунчук, затем другие, и Брюховецкий сумел отвоевать власть, захватив и гетманскую булаву. 18 июня в нежинской соборной церкви в присутствии епископа Мефодия новый гетман принес клятву на верность царю Алексею Михайловичу{495}.
Спасти Сомко и Золотаренко, державшихся промосковской ориентации, не удалось. Вскоре их обвинили в «изменнических» контактах с гетманом Правобережья Павлом Тетерей и казнили. Как оказалось, для казачьей старшины времен Хмельничины наступали последние времена, гетманы и полковники стремились объединиться и найти выход из «Руины» — гражданской войны, в которую сами ввергли свою родину. В истории гетманских выборов «Черная» рада стала дважды «черной». Снова, как и во времена борьбы гетмана Ивана Выговского со своими противниками, в Москве предпочли не вмешиваться во внутренние казачьи дела. Но казнь родственников Богдана Хмельницкого, известных своим участием в первых походах русско-польской войны и поддержкой царя Алексея Михайловича, равно как и выбор кошевого атамана Брюховецкого, не считавшегося ни с какими прежними заслугами или положением в Войске заслуженной казацкой старшины, не могли предвещать ничего хорошего ни казакам Левобережья, ни московской стороне, отступившей от своих правил и поддержавшей «низы» казачества (Брюховецкий происходил из гетманских слуг) и тем самым благословившей своим бездействием преобладание анархического начала в Запорожском Войске{496}. И это становилось особенно опасным перед лицом нового столкновения с армией короля Яна Казимира.
Перечисление неотложных дел, требовавших внимания царя Алексея Михайловича, показывает, что окончательная отмена медных денег отнюдь неспроста последовала спустя столь большое время после «коломенского шума». И это было не какое-то спонтанное, а тщательно готовившееся, без преувеличения, выстраданное решение. Казна по-прежнему нуждалась в экстренном пополнении запасов серебра. Именно так понимали свое участие в обсуждении планов правительства купцы и посадские люди, когда 12 января 1663 года снова подали «сказку» «о новой прибылой пошлине», то есть о планах увеличить торговый налог до «гривны», то есть до 20 денег или 10 копеек, с рубля. Кстати, первым среди рукоприкладств на этой «сказке» стояла подпись гостя Василия Шорина, чей двор громили восставшие во времена «коломенского шума».
В новой «сказке» купцы и посадские люди Москвы признавали, что их совет был недостаточным: «и по тем сказкам пополнение серебра учинилось малое», то есть цель не была достигнута. Напротив, принятые меры привели к новому разорению: «а торговые многие люди стали без торгов и без промыслов и в великих убытках и долгах, и в государстве от того стало всяким товаром оскудение и в рядех многие лавки запустели и в таможенных сборах немалая убыль, а торговые люди, будучи без промыслов и от дорогови хлеба и всяких харчей, многие обнищали и одолжали»{497}.
Посадские люди были по-прежнему недовольны, что из всего предложенного ими комплекса мер было выбрано только то, что казалось выгоднее всего для нужд казны. Начиная с февраля 1662 года в государстве была введена монополия на торговлю шестью «указными» товарами, шедшими на экспорт, и дававшими самую большую выгоду: соболями, юфтью, пенькой, поташом, смольчугом и говяжьим салом. Но и это было еще не все. Для принудительной закупки у купцов и торговых людей этих товаров отпускались стремительно обесценивавшиеся медные деньги, а товары выкупались в казну для перепродажи по указной цене, зафиксированной на 22 января 1662 года — время подачи одной из «сказок» торговых людей.
Полный правительственный замысел становится понятен, если вспомнить, что кроме июльской пятины была объявлена еще одна пятина — с 1 октября 1662 года. И собранные таким образом немалые деньги — 20 процентов с оборота — шли потом в уплату за «указные» товары. То есть их покупка практически ничего не стоила казне, так как за них расплачивались «пятинными» же деньгами, собранными с других торговых людей! Не случайно производители и купцы не стремились расставаться со своим товаром, изобретая весьма замысловатые схемы ухода от обязательной его продажи в казну по заниженным ценам. Товары придерживали, переделывали (пеньку в судовые снасти, а говяжье сало в свечи), отдавали на хранение в монастыри, а как самое крайнее средство, люди просто исчезали из городов целыми семьями в неизвестном направлении, пережидая «до лучших времен»{498}.
Уже с 1 сентября 1662 года изменили правила взимания таможенных пошлин по сравнению с Торговым уставом 25 октября 1653 года. Тогда была установлена единая норма — 10 денег с рубля; теперь стали взимать вдвое больше — 20 денег с рубля. Именно об этом уже состоявшемся решении, «о новой прибылной пошлине, как ей быть в постоянстве», и спрашивали купцов в Москве 12 января 1663 года. А «гости и гостиные сотни торговые люди» дружно ссылались на всеобщее расстройство торговли и отказывались что-либо советовать, дабы не сделать еще хуже. Несколько дней спустя эту «сказку» и другие, подготовленные в Приказе Большого прихода документы подали «в доклад» царю Алексею Михайловичу.
17 января 1663 года на совместном заседании царя и Боярской думы состоялся специальный указ: «великий государь и бояре приговорили» внести некоторые послабления в правила сбора «указных» товаров, а взамен утвердить уже введенную пошлину — 20 денег с рубля: «по гривне с рубля серебряными деньгами против цены по чему, которого числа учнуть купить на серебряные деньги». Снова все оправдывалось стремлением наполнить казну серебром, речь шла о взимании «повышенной пошлины» с любых торговцев, продававших экспортные товары: «со всяких чинов с своих государевых людей безобходно, которые торгуют с продавцов с тех товаров, которые учнут продавать на Москве и в городех разных государств и земель иноземцам всякие товары в отвоз в иные государства».
Среди опасных последствий кризиса денежной системы было не только расстройство торговли, но и возникшая угроза содержанию войска. Каждый человек, выходивший на службу, должен был собрать определенное вооружение, хлебные запасы и корм лошадям, но обесценивание медных денег, о чем царь Алексей Михайлович и Боярская дума были прекрасно осведомлены («а ныне те медные деньги перед прошлыми годы ценою обнизились», признавали в указе о корректировке сбора таможенных платежей на Архангельской ярмарке 12 мая 1663 года{499}), стало приводить к нарастанию недовольства, побегам со службы и даже угрожало разрушить с таким трудом созданную систему полков нового строя, державшуюся на наемных офицерах. Подданных еще можно было убедить верить медной монете, но у наемников были другие цели: собрать богатое жалованье и вернуться с ним домой.
