20 июня царь двинулся из Смоленска в поход на нового своего «недруга» шведского короля Карла X Густава «под город под Ригу»{374}. Военные действия открылись еще раньше. Первым вступил в дело отряд героя люблинского взятия воеводы Петра Ивановича Потемкина. В начале июня воевода вышел «за рубеж» в Ореховский уезд и напал на шведские заставы, взял город Карны и перебил там всех «немецких людей», а также захватил направлявшегося Ладожским озером в Стокгольм корельского воеводу Роберта Ярна{375}.
Войну со Швецией, продлившуюся два года, называют еще и первой Северной войной. Целью ее стало освобождение водного пути к Балтике по Западной Двине. Это было важно не только для торговли и возможного появления русского порта на Балтике, но и для определения границ в ходе военных действий со шведами, продвинувшимися в земли Великого княжества Литовского{376}.
Путь царя Алексея Михайловича от Смоленска лежал не проторенной «посольской» дорогой на Оршу, а к Витебску. Быстрый выход к Западной Двине позволял развивать наступление на Ригу, используя реку для коммуникации и подвоза снаряжения и продовольствия. В Витебске царь пробыл с 27 по 30 июня. Оттуда он отправил впереди себя к Динабургу войско во главе с боярином Семеном Лукьяновичем Стрешневым (в прошлогодней кампании туда уже направляли отряд во главе с Афанасием Лаврентьевичем Ординым-Нащокиным, но завоевать Динабург не удалось, и после отхода царского воеводы шведы заняли город). В русской армии появилась и своя «плавная рать», но сравнивать речные суда с европейскими морскими флотами, конечно, не приходилось. Хотя технические недостатки, как покажут события, будут с лихвой компенсироваться бесстрашием, с которым казаки-донцы сражались на своих судах с шведскими кораблями. Недаром патриарх Никон (впрочем, слишком самонадеянно) благословил их «Стекольною», то есть «дал добро» на захват с моря самой шведской столицы — Стокгольма!
Из Витебска царь Алексей Михайлович пошел к Полоцку, где 5 июля его ждала торжественная встреча «за Борисоглебским монастырем в поле». Царя встречал и говорил речь игумен братского Богоявленского монастыря Игнатий Иевлевич. Ему удалось затронуть важные струны, когда он сравнил царя Алексея Михайловича с «царем Восточным и Западным» Константином Великим. Ссылался игумен Игнатий и на общее прошлое христиан, вспоминая крещение княгини Ольги и времена Владимира Святого, как бы невзначай упоминая его с тем же титулом, который носил царь, — «всея России самодержец».
В Полоцке окончательно были разрешены важные дипломатические вопросы, связанные с отправкой послов для договора с польским королем Яном Казимиром. Снова приехали посредники — имперские посланники, их пышно принимали, но они отказались от приглашения присутствовать на царском столе, все-таки Полоцк не Москва. Впрочем, это никак не отразилось на их миссии, царь Алексей Михайлович понял их резоны и воспринял всё благосклонно, послав дипломатам кушанья со своего стола в знак царского расположения. Приезжал в Полоцк и королевский гонец, но, главное, на «посольский съезд» для переговоров с польскими комиссарами в Вильно были отправлены ближние бояре князь Никита Иванович Одоевский и его сын Федор Никитич, окольничий князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский и дьяки Герасим Дохтуров и Ефим Юрьев. Отправка посольства была приурочена к 13 июля, дню освящения полоцкого храма Святой Софии (переданного после Брестской унии 1596 года униатской церкви; освящение проводил крутицкий митрополит Питирим, бывший с царем в походе); «на отпуске» там же, «в соборной церкви Софии премудрости Божией», были «великие послы у государя у руки»{377}.
Вопрос возвращения православных храмов, монастырей и собственности был одним из первых в «тайном» царском наказе на начинавшихся переговорах с Речью Посполитой. Боярин князь Никита Иванович Одоевский не должен был в этом вопросе ничего уступать. Ему поручалось подвести итог всем предшествующим дипломатическим контактам, начиная с времен «вечного докончанья» Василия III с Сигизмундом I в начале XVI века. Для этого в Посольском приказе провели большую работу, чтобы собрать необходимые документы, включая подборку документов по взаимоотношениям с казаками Богдана Хмельницкого. Царь выполнял свое обещание гетману Войска Запорожского учесть их интересы в переговорах с королем Яном Казимиром. Но главное было в общем победительном настрое царя Алексея Михайловича, чувствовавшего свою силу и грядущую победу, которую должны были оформить послы на съезде в Вильно.
В «тайном» наказе великим послам (наказы были отосланы позднее, чем отправлено посольство), в частности, была дана инструкция отстаивать титул царя — «Белыя Руси» и возможное разделение в титулах с польским королем, тоже писавшимся Белорусским: «…и поволить по Березу реку писатца, а з Березы реки до столицы царства Московского не писатца и стоять о том крепко».
Московские дипломаты стремились закрепить по возможности все завоевания царских походов. Становятся понятны причины жестокого уничтожения и разорения сопротивлявшихся русским войскам городов и мест. По 5-й статье «тайного» наказа предлагалось потребовать в Великом княжестве Литовском все города, «которые высечены и вызжены и покинуты, пусты». В крайнем случае, наказ требовал «утверждать по Березу реку вечным миром». Здесь же для сведения послам содержалась полная «Роспись городом» — как тех, что «добили челом», так и «взятых» царскими войсками. К первым отнесены Дорогобуж, Невель, Белая, Полоцк, Рославль, Дисна, Озерище, Копысь, Шклов, Смоленск, Витебск, Себеж, Велиж, Туров, Кричев, Могилев, Новый Быхов. Из «взятых» наиболее крупными были Мстислав, Орша, Глубокое, Борисов, Минск, Вильно, Ковно, Гродно, Слоним, Пинск. В списке перечислены Люблин и города-трофеи запорожских казаков, включая Новогрудок, Мир и Несвиж. Приводилось также описание границ: «Межа княжества Литовского» и «Межа Белые Руси». В одном случае она вела к Бугу, а в другом к Березине и Вислочи (или Днепру). Установить новую границу надо было еще и для переговоров «о вечном мире по реку Буг и все войско Запорожское и з городы и гетмана Богдана Хмельницкого» (8-я статья).
Самой важной была 6-я статья «тайного» наказа, где после «меланхоличного» захода об отсутствии наследников у короля Яна Казимира («о том, иж королевское величество древностью лет состарелся и наследников по себе не имеет») предлагалось ни много ни мало договориться о выборе на польский трон царя Алексея Михайловича: чтобы «прислали к нам, великому государю к нашему царскому величеству, послов своих со избранием нас, великого государя нашего царского величества, и писать государем обранным Коруне Полской» — идея, основанная скорее на собственных пожеланиях, чем на какой-либо реальной основе. Московским дипломатам казалось, что уже все Великое княжество Литовское «под нашего царского величества рукою утвердилось», поэтому логично было бы оставить Корону и Литву «по прежнему в соединении». Чтобы аргументы были доходчивее, польской стороне угрожали взысканием огромных сумм, потраченных на жалованье служилым людям, «кроме иных подъемов»: в первом походе «162-го года» 800 тысяч рублей, а «во 163-го году» — 900 тысяч. Понимая, что у польского короля таких сумм нет, предлагали компенсировать потери царя на ведение войны городами — теми самыми, которые московским войскам еще не удалось взять: Брестом Литовским, Слуцком, Старым Быховом, а также Жмудским воеводством (статьи 6, 7, 11-я).
В свете этого «тайного» наказа иначе выглядят и цели войны со Швецией. Послы должны были объявить об этой войне и напомнить о посредничестве императора Фердинанда III, «чтоб мы, великий государь наш царское величество, изволили с его королевским величеством мир восприять и изволили б идти на обчаго неприятеля короля шведцкого». Поэтому царь и вступал в войну: «не дали разширятися, ему королю щведцкому в замыслах своих» и «дабы вперед его пронырство лукавственное не ширилося» (9-я статья). Важнейшей целью посольства было любой ценой утвердить за царем Великое княжество Литовское, которое «подаровал Господь Бог нашим государским храбрым ополчением». Царь обещал «не возбранять» называться королю Яну Казимиру королем Швеции и обещал ему помощь в случае войны. Правда, при этом сразу закладывался еще один долгий спор — из-за приобретений в ходе текущего царского похода «в Инфлянтах» — спорных ливонских землях между Речью Посполитой и Швецией. Провозглашалось, что они «належат к стороне нашего царского величества пограничным городом, так ж и к городу Риге, которой за помощию Божиею нашего царского величества счастьем вскоре под нашею царского величества высокою рукою утвердитесь имеет» (10-я статья){378}.
