Письмо немедленно доставили в царскую ставку под Смоленском, быстро расшифровали (царь Алексей Михайлович тоже умел пользоваться тайнописью) и переслали с переводом отправителю — смоленскому воеводе Обуховичу. Тому ничего не оставалось, как показать письмо своему окружению, чтобы его не обвинили в тайных сношениях с царскими войсками{294}. На осажденных в Смоленске подобный демарш произвел самое тягостное впечатление, тем более они уже видели, как мимо стен крепости провели знатных пленников из войска Радзивилла и гетманские знамена. Выдержав целый приступ, защитники Смоленска потерпели поражение от небольшого клочка бумаги, плохо хранившегося литовским гетманом.
Считается, что воевода Филипп Обухович был готов стоять до конца, и лишь страдавшие от тягот осады жители Смоленска во главе с городским судьей Ольбрехтом Голимонтом принудили военных руководителей начать переговоры{295}. Однако история с захваченным письмом стала поворотным пунктом, полностью лишив смоленских сидельцев надежды на дальнейшее сопротивление. 2 сентября в лагере царских войск оказались подробные статьи с условиями сдачи от имени «воеводы смоленского, и шляхты, и всех служилых и жилецких людей, и духовенства». В них царя Алексея Михайловича просили дать возможность покинуть Смоленск всем, кто этого пожелает, и оговаривались условия ухода из города. Смоленский воевода и шляхта хотели покинуть город с почетом, сохранив свои знамена, но этого, как увидим, не произошло. Особенно заботились смоленские сидельцы, чтобы им вернули переписку воеводы Обуховича с гетманом Радзивиллом. В 21-й статье сказано, что «лист князя его милости рукописный и иные листы, которые дня вчерашнего (1 сентября. — В. К.) были явлены, чтоб царское величество до его милости пана воеводы повелел отдать». Осажденные просили царя, «чтоб есмя обнадежены были, что никакова приступу до стены и стрелбы и подкопов не делали». В следующие дни оставалось только договориться «о месте и о подлинном собрании для розговору»{296}.
10 сентября 1654 года, как сказано в дворцовых разрядах, смоленский воевода Филипп Обухович и полковник Вильгельм Корф — смоленский комендант и начальник немецкой пехоты, «высылали из города, чтобы государь пожаловал, велел к ним к городу прислать на договор своих государевых думных людей». В ставке царя Алексея Михайловича действовали уже с позиции силы и ограничились посылкой доверенных лиц, «комнатных» стольников Ивана Богдановича Милославского, Семена Юрьевича Милославского и вместе с ними стрелецкого голову Артамона Матвеева и дьяка Максима Лихачева{297}. Дата 10 сентября, вошедшая в разрядные книги, фиксировала официальное начало переговоров; до сдачи города оставалось еще около двух недель. Тем временем один из военных руководителей смоленского гарнизона, полковник Вильгельм Корф, демонстрировал осажденным смолянам, что он не смирился с поражением и готов продолжать оборону. 13 (23) сентября Вильгельм Корф, Николай Тизенгаузен и другие офицеры и хорунжие заставили сделать в смоленских городских книгах запись — «протестацию», подтверждавшую их намерение воевать при условии, если смоленские обыватели будут снабжать их военными припасами и продовольствием. По сути, эта запись все равно констатировала безвыходное положение смоленского гарнизона, отражая компромисс со сторонниками сдачи Смоленска. Коменданту Корфу с помощью этого протеста надо было оправдаться за потерю Смоленска в Речи Посполитой, и его расчет вполне удался{298}. Свою репутацию полковник Корф спас, но на деле польско-литовским войскам пришлось оставить Смоленскую крепость. 18 сентября 1654 года смоленскому городскому судье Ольбрехту Голимонту, шляхте, мещанам и рядовым была выдана царская грамота: «Пожаловали есьми города Смоленска судью Галимонта и шляхту, и мещан, и казаков, и пушкарей, и пехоту, которые били челом нам великому государю нашему царскому величеству на вечную службу и веру дали и видели наши царские пресветлые очи, велели их ведать и оберегать ото всяких обид и росправу меж ими чинить судье Галимонту, чтобы им обид и налог никаких ни от кого не было»{299}.
20 сентября стольник Иван Богданович Милославский «с товарищами» вошли в Смоленск, начали приводить к присяге шляхту, мещан, казаков и гайдуков и послали своего сеунщика в ставку к царю Алексею Михайловичу. В первый же день были приведены к присяге 364 человека шляхты, православных и «каталиков». Войдя в город, забрали на дворе у воеводы Филиппа Обуховича все знамена «сильно» (то есть силой), хотя в договоре о сдаче Смоленска было записано, что «их отпустить с знамены». Это немедленно вызвало бунт наемной пехоты — «гайдуков» и «желдаков». Дальше переговоры со стольником Милославским воевода Филипп Обухович вел через своего представителя, прося об аудиенции у царя Алексея Михайловича. Вопросов, требовавших решения, было много: и о подводах для уезжавших, и о порядке выдачи крепостей на смоленские дворы{300}. Действительно, такой прием состоялся, как написано в разрядной книге: «И после договору смоленские шляхты и мещане, которые похотели служить великому государю, приезжали из Смоленска к великому государю на стан на Девичью гору и были у его государевы руки в шатрах»{301}.
23 сентября наступило время показательной сдачи Смоленска. Царь Алексей Михайлович позволил воеводе Филиппу Обуховичу, немецким офицерам, шляхте и мещанам уйти «в Литву». По сведениям офицеров, воевавших под Смоленском, таковых набралось 800 человек из пятитысячного гарнизона{302}. Всем, кто пожелал остаться и присягнуть «на царское имя», гарантировали сохранение судебных и имущественных прав. Воевода Филипп Обухович с сопровождавшими его людьми выходил из города через Молоховские ворота (в противоположной части смоленской крепостной стены по отношению к Королевским воротам над Днепром). Тогда произошла историческая сцена, напоминавшая о событиях безуспешной осады русскими войсками Смоленска в 1634 году. Воевода боярин Михаил Борисович Шеин, отходя от города, вынужден был поклониться до земли и оставить свои знамена перед сидевшим на коне королем Владиславом IV (в память об этом хорошо известном в Речи Посполитой событии была отлита даже специальная медаль). 20 лет спустя история повторялась, только победители и побежденные поменялись местами. Оказавшиеся в безвыходном положении смоленские защитники во главе с воеводой Филиппом Обуховичем и полковником Вильгельмом Корфом вынуждены были склонить голову перед русским царем: «…и литовские люди из Смоленска вышли, и государю челом ударили на поле, и знамена положили перед ним государем и пошли в Литву»{303}.
Давний урон государской чести был отмщен, и царь Алексей Михайлович в тот же день сообщил о взятии Смоленска в Москву. Царь символично указал освятить первую походную, «тафтяную» церковь, устроенную в освобожденном Смоленске «против Молоховских ворот», в честь Воскресения Христова. В день освящения церкви 25 сентября был устроен праздничный стол для воинства, поздравлявшего царя «с хлебы и с соболми». Ведь это был еще и великий праздник Сергия Радонежского, который царь с семьей обычно встречал в Троице! 28 сентября Алексей Михайлович принимал новых подданных — смоленскую шляхту. Тогда же был назначен первый наместник Смоленска — хорошо известный в Речи Посполитой бывший «великий посол» боярин и оружничий Григорий Гаврилович Пушкин. 5 октября царь покинул свою ставку на Девичьей горе и двинулся обратно в сторону Москвы{304}.
