Постепенно формировалось новое отношение к истории царствования Алексея Михайловича. Если раньше в этой эпохе видели в основном «археологический» интерес, связанный с внешним описанием, то появление большого количества неизвестных ранее документов и первых подробных исследований позволило иначе выявить значение XVII века в русской истории. Образно изменившееся понимание допетровской Руси С. М. Соловьев выразил в «Публичных чтениях о Петре Великом» — лекциях и речах к 200-летию Петра I, отмечавшемуся в 1872 году: «Необходимость движения на новый путь была сознана, обязанности при этом определились; народ поднялся и собрался в дорогу, но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился»[22]. С точки зрения Соловьева, царствование Алексея Михайловича полностью подготовило переход к Петровским реформам. Влияние взглядов историка было очень велико, многие положения из трудов С. М. Соловьева стали общим местом исторической науки и еще долго не подвергались никакому пересмотру, а весь дальнейший период историографии царствования Алексея Михайловича, вплоть до начала XX века, можно назвать «соловьевским». Наличие общего труда по истории царствования Алексея Михайловича позволило перейти к более глубокому исследованию других тем: присоединения Малороссии, дела патриарха Никона, истории Раскола и Разинского бунта.
Несколько особняком в историографии стоят труды Николая Ивановича Костомарова, почти одновременно с Соловьевым приступившего к изучению особенно волновавших его тем: истории Украины — гетманства Хмельницкого и народных движений — «бунта Стеньки Разина». И в последующих трудах Костомарова «малороссийская» тема преобладала; он написал еще общие труды о других гетманах — Иване Вы-говском и Юрии Хмельницком, украинской «Руине» — гражданской войне на территории Гетманата в 1660—1680-х годах. Книги историка были основаны на новых источниках, изданных Археографической комиссией под редакцией самого Н. И. Костомарова в серии томов под общим названием «Акты, относящиеся к Южной и Западной России». В популярной работе о героях истории — «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» (1874) Костомаров посвятил царю Алексею Михайловичу отдельный очерк. Особенно добрых слов для этого русского царя Костомаров не нашел, считая его «лишенным тех качеств, какие были необходимы для царя того времени», и говоря даже о его «неспособности к управлению». Слабость царя Алексея Михайловича историк видел в том, что он во всем полагался «на существующий механизм приказного управления», а «безукоризненно честных людей около него было мало, а просвещенных и дальновидных еще менее». Поэтому и общий приговор Костомарова царю Алексею Михайловичу излишне суров: «Под властью вполне хорошей личности строй государственных дел шел во всех отношениях как нельзя хуже»[23].
Несмотря на отзывы Н. И. Костомарова, образ царя Алексея Михайловича уже достаточно прочно утвердился среди главных фигур допетровской Руси и продолжал привлекать интерес в популярной, журнальной литературе. Показательна публикация большого «нравоописательного очерка» историка-любителя Михаила Дмитриевича Хмырова в журнале «Древняя и Новая Россия» (1875), сопровождавшаяся изданием гравюр, сделанных с портретов царя Алексея Михайловича, патриарха Никона, царицы Марии Ильиничны и царицы Натальи Кирилловны. По словам Хмырова, при этом царе совершился «поворот от старых начал к новым»; «царь Алексей заготовил все те материалы, из которых гениальный сын его, Петр, мог соорудить громадное здание своей реформы». Хотя, в отличие от апологетов царя, автор очерка не поставил здесь точку и продолжил: «Со всем тем, на Руси Алексея Михайловича в течение его 30-летнего царствования жилось хорошо разве только людям высокопоставленным, — да и то не всегда», а «хуже других приходилось крестьянству»[24].
Осознание существования за спиной «глыбы» соловьевского исследования эпохи царствования Алексея Михайловича привело к тому, что редко кто из учеников историка и его младших современников рисковал выйти за пределы общих исторических курсов, биографических очерков или статей в энциклопедиях. Поэтому оценки историков конца XIX века фрагментарны, хотя и по-своему важны, потому что содержат новые оттенки восприятия допетровского времени. Как обойтись, например, без взгляда Василия Осиповича Ключевского, предложившего запоминающийся образ: «Царь Алексей Михайлович принял в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взгляду на дело: одной ногой он еще крепко упирался в родную православную старину, а другую уже занес было за ее черту, да так и остался в этом нерешительном переходном положении… Царь Алексей и его сверстники… были уверены, что можно щеголять в немецком кафтане, даже смотреть на иноземную потеху, «комедийное действо», и при этом сохранить в неприкосновенности те чувства и понятия, какие необходимы, чтобы с набожным страхом помышлять о возможности нарушить пост в крещенский сочельник до звезды»[25]. Началом «нового периода» русской истории Василий Осипович считал все-таки 1613 год, а не более позднее время, и не высоко оценивал преобразовательные устремления царя Алексея Михайловича, упрекая его в нерешительности.
Примерно в то время, когда Ключевский читал свой знаменитый «Курс русской истории» студентам Московского университета, в журнале «Исторический вестник» появился большой очерк молодого историка (и еще одного будущего академика) Сергея Федоровича Платонова «Царь Алексей Михайлович (Опыт характеристики)» (1886)[26]. Новое обращение к этой теме после Хмырова, Соловьева, Забелина (в таком порядке у С. Ф. Платонова) историк оправдывал тем, что «изображение личности допускает большие вариации, чем изображение факта». Платонов уже прочно воспринял идеи С. М. Соловьева о преемственности допетровской Руси и реформ Петра I: «Нельзя никак сказать, что перед эпохою Петра Московское государство было в состоянии спокойной, самодовольной косности. Целое поколение людей, предшествовавшее Петру, выросло и прожило среди борьбы старых понятий с новыми веяниями, которые были еще слабы, но с каждой минутой крепли». Речь шла и об «образовании» и «заимствованиях с Запада». Пытаясь оценить, насколько личность царя Алексея Михайловича соответствовала задачам своего времени, Платонов высказывает очень сходные мысли с теми, что развивались в курсе Ключевского: «И новаторы, и старых воззрений люди могли считать его своим, но в сущности царь Алексей Михайлович не принадлежал всецело ни к тем, ни к другим: он стоял в середине всех движений в московском обществе, но сам не двигался ни в какую сторону». Царь «добродушный, искренний и ласковый», но у него нет той «энергии» и «инициативы», которая была у Петра[27].
Подробная биографическая работа учителя Платонова — профессора Петербургского университета, академика Константина Николаевича Бестужева-Рюмина, опубликованная в «Русском биографическом словаре», подвела итог всей историографии XIX века. В статье Бестужева-Рюмина были охарастеризованы заметные события царствования Алексея Михайловича, войны, события в Малороссии, охарактеризованы дипломатические отношения, подчеркнута роль главных лиц в окружении царя — Морозова, патриарха Никона, Ордина-Нащокина и Матвеева, упомянуты события времен Разина, движение на Восток Дежнева и Хабарова, изменения в законодательстве. Нашлось место и для характеристики царя и кратких сведений о его семье. Справедлив и общий вывод биографа: «Алексей Михайлович был полным представителем идеала московского царя, как его рисовали себе наши предки»[28].
Новый, XX век в освещении истории царствования Алексея Михайловича открылся еще одним общим трудом по истории России Дмитрия Ивановича Иловайского. С поправками на «безапелляционность» мнений, присущую Иловайскому как автору гимназических учебников, он, конечно, был одним из лучших знатоков предмета в свое время. Хотя во введении к пятому тому «Истории России», завершавшему «московско-царский период» и названному «Алексей Михайлович и его ближайшие преемники» (1905), историк признавался, что не рассчитывает «на благосклонный прием его главного труда со стороны любезных соотечественников». В соответствии со своими ультраконсервативными взглядами, Иловайский выделил две главные темы царствования Алексея Михайловича. «На первом плане» выступает у него «Малороссийский вопрос». Предваряя выводы своего труда, Иловайский писал (сохранен его курсив): «Внимательный читатель убедится, что присоединение Украйны, в начале добровольное, возбудило долгую кровопролитную войну, так что сведено было на завоевание и в конце концов стоило Московскому государству очень дорого, благодаря в особенности изменам гетманов и притягательной силе Польской культуры по сравнению с Московскою». Другой вопрос, выделенный автором «Истории России», — «великой важности внутреннее церковное движение, известное под именем Раскола и начавшееся распрею патриарха с царем».
