В 177-м (1668/69) году снова замолчал составитель «Дневальных записок» Приказа Тайных дел. Последние записи датированы 22 августа 1668 года и сообщают о больших пожарах в Москве. Сначала «в шестом часу ночи за Москвою рекою был пожар велик, выгорела Якиманская улица по Болота, а горело до света». А потом уже «в 5-м часу в ысходе дни загорелось в Китае у Москворецких ворот… и от того выгорел Китай и ряды все и в Белом городе от Варварских ворот Кулишки, и Покровка и Мясницкая от Китая до Белого города, и на городе на башнях и на стене кровли погорели, а горело до ночи». Видя кругом следы недавнего пожара, Алексей Михайлович еще тяжелее должен был переживать утрату. Любое бедствие воспринималось людьми той эпохи как «наказание за грехи», а ответственность за все, что делалось в царстве, лежала на царе. Следующие записи в «Дневальных записках» начнутся только несколько лет спустя — 1 сентября 1672 года, а остальные известия буквально представлены в книге белыми листами!
Первая и единственная запись дворцовых разрядов несчастливого для царя 1669 года датирована 19 июня. Но и она сделана в связи с другой трагедией во дворце — смертью четырехлетнего царевича Симеона Алексеевича и новым сорокадневным трауром, в который опять погрузился весь царский двор. Царевич умер «в пятом часу нощи», его тело погребли в день смерти в Архангельском соборе. Гроб, покрытый «объярью золотой» из «царских хором», несли комнатные стольники, «переменяясь»; сам царь шел за гробом «в печалном в смирном платье», рядом были грузинский и сибирский царевичи, «думные и ближние люди», члены Государева двора, дьяки и жильцы «в однорядках и в охабнях в черных со свещами». Гроб царевича встретили в Архангельском соборе вселенский патриарх Паисий и московский Иоасаф, на погребении присутствовали члены Освященного собора. Как сказано в разрядной записи, это были те же митрополиты, и архиепископы, и епископы, «и иные власти и священницы», что были «на выносе и на отпевании» царицы Марии Ильиничны 4 марта. Они даже не успели разъехаться из Москвы…
Многое в это трудное время зависело от царского окружения, именно ближние бояре должны были сделать так, чтобы жизнь в Московском царстве не останавливалась и дела шли своим чередом. О их роли можно судить по тому, как в дворцовых разрядах расписано их участие в траурных церемониях, продолжавшихся 40 дней. С 19 июня все члены Думы в сопровождении стольников «дневали и ночевали» у гроба царевича в Архангельском соборе. Записи о назначениях в «печальную комиссию» в первые дни траура отсутствуют (несколько листов разрядной книги по каким-то причинам утрачено). Они начинаются лишь с 23 июня, когда были назначены боярин Петр Васильевич Шереметев и окольничий Андрей Васильевич Бутурлин. Но чуть ниже говорится, что с 19 июня, в первые дни после смерти царевича Симеона, когда в Архангельском соборе должен был молиться царь Алексей Михайлович, «у гроба» царевича был боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий; повторно он был назначен туда 3 и 17 июля. Причем указ о назначении его в собор на смену 3 июля был передан от самого боярина князя Юрия Алексеевича Долгорукого, что позволяет думать о нем как о распорядителе всей траурной церемонии.
Среди боярских назначений отсутствовало имя Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина. И это вряд ли было случайно. Еще весной, после смерти царицы Марии Ильиничны, он заговорил с царем Алексеем Михайловичем об оставлении всех чинов и уходе в монастырь.
Последний раз царь Алексей Михайлович был на панихиде по царевиче Симеоне 27 июля. Он приехал для этого в Москву из Преображенского. На следующий день, «на празник Пресвятые Богородицы Смоленские», царь, по своему обыкновению, был в Новодевичьем монастыре. Из Успенского собора в Кремле принесли крестным ходом иконы, царь сначала встречал их «поблизку монастыря на поле», а потом там же провожал, после чего «изволил иттить в село Преображенское». Бояре и все, кто с ними «дневал» у гроба покойного царевича, были «сведены», как говорилось в разрядной книге, «потому что по преставлении благовернаго государя царевича в том числе четыредесятница совершилась»{663}.
Сохранилось совсем немного документов этого времени, из которых можно видеть, что царь, как и прежде, занимается делами. Из-за отсутствия разрядных книг и «Дневальных записок» единственным источником, содержащим подробную дворцовую летопись, остаются «Книги выходов», где фиксировались все «выходы» и выезды царей из своих хором. Записи велись, чтобы фиксировать выдачу царского наряда и инсигний власти — царских «шапок», диадемы, посохов и т. д. Самым скрупулезным образом фиксировались все элементы царской одежды — шубы, опашни, зипуны, подробно описывалось качество «вини-циейского» или «кизылбашского» бархата, шелка, камки и других драгоценных тканей, их цвета. Указывались и цели царских выходов, по преимуществу на богомолья и в связи с выездом в Преображенское, Коломенское, Воробьево и в более дальние походы в Троице-Сергиев, Саввино-Сторожевский или другие монастыри. Попутно встречаются и детали, имевшие отношение к дворцовой жизни и повседневным занятиям царя. «Книги выходов» являются вполне определенным свидетельством глубокого траура, наступившего при дворе: если царь где-то и появлялся, то только в траурном и «смирном» платье. Празднества были отменены, а именины всех царевен — сестер царя Алексея Михайловича и его дочерей — проходили без традиционной раздачи именинных пирогов. Не было и никаких выходов к приему послов или царских столов.
После смерти царевича Симеона Алексей Михайлович еще более усиленно стал поминать царицу Марию Ильиничну. Свидетельства этому остались в приходо-расходных документах Тайного приказа, где записывались многочисленные милостыни, розданные царем, и упомянуты панихиды по царице Марии Ильиничне. 18 июня 1669 года в Коломенском деньги «для поминовения» царицы Марии Ильиничны получили стрельцы под командованием головы Афанасия Левшина, вернувшиеся со службы в Киеве. 21 июня, «за четверть часа до дни», царь пошел в Вознесенский монастырь и «слушал панихиды» по царице. 22 июня он был в Успенском соборе и пожаловал причту 100 рублей. 23 июня «в оддачю часов ношных» царь Алексей Михайлович совершил «выход» в московские монастыри — Знаменский, Златоустовский, Ивановский, Петровский и «в Петровскую богадельню». Всюду он «жаловал из своих государевых рук» деньги монастырским властям и рядовым старцам, священникам и причту. «Да в тех же монастырех и в дороге, — сказано в расходном столбце Приказа Тайных дел, — жаловал великий государь нищих безщотно». Всего было потрачено 429 рублей, из которых царь наградил каждого из шестидесяти нищих в Петровской богадельне. Повезло и оказавшейся у Петровского монастыря вдове Варваре — жене князя Ивана Ивановича Путятина, получившей сразу 30 рублей «на прокорм». 29 июня «в 1 часу ночи» 12 нищих кормили «в деревянных хоромех», раздав каждому по полтине. 1 июля, «за два часа до вечера», царь «изволил кормить» в «передней» 34 священника московских церквей, служивших годовые поминальные службы по царице Марии Ильиничне, каждый из них получил от царя по три рубля и добрую ткань на платье: «им же дан по киндяку ис Персицких».
Царь Алексей Михайлович указал и сыну царевичу Алексею Алексеевичу раздать милостыню нищим: «кормить для поминовения» матери «в Золотой государыни царицы». Он также выдал из своих рук по полтине 72 нищим. 10 июля царь снова раздавал милостыню «для поминовения» царицы Марии Ильиничны протопопам и священникам кремлевских церквей. 13 июля царевич Алексей Алексеевич кормил нищих. 18 июля в память о царице деньги были розданы стрелецким вдовам и сиротам, потерявшим своих мужей и отцов на службе в Киеве. 22 июля были отосланы деньги «на сорокоусты» священникам сел Павловское и Дмитровское. 7 августа были выданы деньги «патриархова чину поддьяконом и певчим дьяком и поддьяком», всем, кто участвовал в погребении царицы Марии Ильиничны и царевича Симеона Алексеевича и поминальных службах по ним. Продолжились и обычные для царя раздачи денег в богадельнях и тюрьмах, 28 августа 1669 года, «в ночи», по царскому указу были розданы деньги 1130 человекам. Царь и сам 31 августа — «в вечеру» последнего дня трагичного 177-го года — отдал из своих рук милостыню безногому нищему, встреченному им по дороге в Вознесенский монастырь. Тот сидел «у двора боярина Бориса Ивановича Морозова», некогда сосватавшего царю Марию Ильиничну…{664} Царь по-прежнему тяжело переживал потерю жены, и ее «поминовения» и «устройство души» продолжались еще долгое время.
