— Осмотришься или сразу дальше пойдем?

— Погоди.

Нарочито глубоко вдохнув несколько раз, Карина перещупала все, что могла, — ирисы и лили в клумбах, по траве провела рукой, потерла кору липы ладонью и, сорвав цветущий пучок вместе с листом, ткнулась в него носом.

— Одуряюще пахнет! Медовый цвет!

В мегаполисе почти не было деревьев, если только в парке или зелень в оранжереях на крыше. В трущобах — почти все спилено. А тут, — полнокровная жизнь уютного городка, полная запахов, света и тепла.

— Иногда ту идут дожди и все грязное. Не забывай, это волшебство июня, а не самого Двора. Не вытрави все, и у нас также было бы.

— Ты не права. В том и волшебство, что тут это умеют сохранить и умножить.

Полезла в голову циничная мысль, что здесь рай еще и потому, что никто не думает о куске хлеба, работая ради того, чтобы закрыть основные потребности. Все силы в цветник, в уборку, в добрые беседы, и никто не отнимет клумбу ради парковки дорогого авто.

Карина немного стеснялась своего вида, сжалась, когда пришлось проходить мимо людей. Но они были слишком увлечены своим и не обращали внимания. Знакомых не встретила, поэтому без задержек махнули в соседний Двор, потом в следующий, и уже через пятнадцать минут были на Типографском.

Здание закрыто. Даже киоск.

— Да что происходит?

Огляделась и заметила одно знакомое лицо, — мужчину в круглых очках и с длинными баками. Еще в мае мы вместе подкрашивали литые оградки на Набережной. Кое-как вспомнив имя, окликнула.

— А, рыженькая художница, помню-помню!

Спросив про здоровье, про то, чем он занимается сейчас, вышла на новость, о которой и не успела спросить напрямую:

— Так был в пекарне упаковщиком, денек и все, как там и застопорилось с перепугу! Только хотел поработать недельку да полакомиться крендельками, а тут вот. Проход с континента не закрылся, и все. Который день уже пошел — второй по графику, а этот, через подвал, шастай хоть днем, хоть ночью! Скажи, кошмар? Что делается?

— Ч-через подвал в Пекарском? А как давно точно?

— Дней пять как… Да ты что, первый раз слышишь?

— Дел много было. А в типографии совсем никого?

— Пока да. Дедушка Паша все приостановил, толку-то печатать вести, если все новости об одном.

— Спасибо. Ну, я побегу.

— Бывай, рыженькая.

— С картой сегодня не выйдет… — я вернулась к Карине.

— А что за шухер?

— Кажется, я что-то в этом пространстве накосячила… ужас. Пойдем по адресу!

Когда мы добрались туда, Карина застряла у парапета и долго смотрела на воду и вдаль. И для меня это до сих пор было удивительным, — закрытые Дворы можно объяснить «закладкой» в пространстве. А это? Горизонт, дальний берег с леском, ход самой реки? У меня была теория, что этот Двор граничит с моим Безлюдьем, и там не пространства континента, а «закладки» другого плана. Куда практически не попасть никому. Разве что единицам, как я или Граинид.

— Как же здесь все по-другому… — тихо сказала Карина, подставляя лицо ветерку и позволяя волосам растрепаться. — Пахнет такой свободой! Неужели Илья добровольно отсюда ушел? Что же вы, такие райские птички, забыли там, в моем мире? Ты вот открываешь двери в Убежища… а он в трущобах, как рыба в воде.

— В двух словах и не скажешь.

Карина и не просила ответа на свой вопрос по-настоящему. Подождала немного и сказала:

— Ключи только как не отсюда. Зачем тут запоры, от кого? Неужели кто-то разорит библиотеку, влезет в типографию или в булочную? В квартирах замки от воров что ли?

— Никогда не задумывалась.

Прохладный подъезд восьмого дома пах сыростью. Рискнула подергать двери — закрыто.

— Да, нет здесь никого.

Ключи к двенадцатой подошли. Я замерла сразу за порогом, пропустив внутрь Карину, с настороженностью оглядывая все вокруг. Не очень знакомо. Обои, половик, овальное зеркало не вызвало воспоминаний.

— Так это квартира твоей бабушки или тетки?

Старая кухня с эмалированной белой плитой, стол без скатерти, открытые шкафчики с нехитрой посудой, — неужели этому тридцать лет? Тут никто не жил после нее?

— Как оно все не истлело с сорок третьего? — Подхватила мою мысль Карина и озвучила вслух. — Как же классно!

Она прошлась по трем помещениям быстрее меня — кухня, зал, спальня. Даже сунулась в ванну и открыла кран, — вода пошла без хлопков, судя по звуку.

Из всего в моей памяти воскрес только уголок в зале. Лиловый плюшевый диван и телевизор на журнальном столике. Ящик с антенной и крупной линзой был старее, чем телевизор у родителей Виктора. Как же смешно, если во Дворах десятилетиями показывают три-четыре старых фильма, и ничего больше! Несчастные гардемарины, любимые бабушкой, попадались мне часто и в этом времени. Так вот откуда мои представления и воспоминания о настоящем Новом Годе, когда праздник зажигался не за месяц, а дня за три. Вот, откуда росло ощущение дома, которое потом, даже в более позднем детстве я утратила. И мечтала о нем до сих пор. Вот, где была семья, атмосферу и теплоту которой я до сих пор несу в сердце и всегда думала, что это было когда-то у родителей. А было — здесь.

Карина энергично и не смущаясь, все брала с полок, пролистывала книжки, заглядывала за дверцы. Достала на божий свет вязаный плед.

— Моли не существует, походу. Смотри, чуть затхлостью пахнет, но нормальный. Пушистый даже. А ты чего стоишь? Пробегись, вдруг дневники или альбом с фотками, надо все узнать.

Я нашла пару желтых подворских вестей, упавших за тумбочку, за стенку и забытых там. В книжках ничего.

— Тут твое имя!

Картонная коробочка из-под конфет, была обклеена мелкими ракушками и подписана на жесткой карточке сверху «Эльса». Карина залезла на табурет и увидела ее наверху шкафа.

— Моя сокровищница! Я помню, была такая!

С замиранием сердца открыла, но оказалось, что вещички внутри не узнаю. Перебрала брошь, календарик, скрюченную колючку каштанной кожурки, браслет из речного жемчуга, и на самом дне — две желтоватые фотокарточки. На первой два голопуза на пляже возводили гору из песка. Папа и Эльса, — угадала я по их одинаковому возрасту и золотисто-рыжим кудряшкам. А на второй — Эльса. Молодая девушка, сидящая на лавочке с книгой и улыбающаяся фотографу.

Конечно, я знала какой тетка была в молодости. У нас в цифровом архиве был вагон снимков. От пеленок до восемнадцати, хоть по месяцам можно отследить взросление. Я прикусила губу, пытаясь сопоставить те года, — уже развернувшиеся вовсю соцсети, доступность смартфонов, популярность виртуального общения и прочее, и подставить образ бабушки, которая жила здесь. Эльсы, которая знала Дворы. Это могло случиться, только если они им открылись гораздо позднее. Никто ведь не говорил, что они тут с рождения? Виктор, к примеру, предлагал переезд мне совсем недавно, а мне под сорок.

— Это коробка старшей Эльсы.

— А твоя где?

— У меня дома…

Мысль унеслась на Вересковую, пронеслась вихрем по улице, ворвалась в подъезд и квартиру и замерла рядом с образом точно такой же коробочки. Тетя сделала для нас одинаковые, и там хранились мои…

— Фотографии, Карина! Самое ценное, что было у меня в мои десять лет! Вот откуда всплыл снимок в синем платье в ромашку, что сделал Гранид! Вот откуда в моей голове всплывают ваши детские лица, и я могу их представить, хоть и не помню событий! Я должна ее достать, должна вернуть. И Гранид, если увидит, поверит…

— Я не догоняю, если честно.

Мы помолчали. Мои эмоции в затихшем большом доме оказались пугающе громкими.

— Возьми.

Я протянула ключи Карине, и та машинально взяла.

— Пусть это теперь тоже будет убежище, для тебя и для Ильи. А захотите, так и будете жить здесь.

— Сдурела?

— Дом жилой, пригодный.

— Я не об этом. Ты — сдурела? Во-первых, квартира — твое наследство, а во-вторых, я сюда не пройду.

— Во-первых, мне она не нужна. Это уже второе жилье, которое выпадает во Дворах, но я, все же, дитя континента. А во-вторых, — нужно будет проверить, вдруг один раз здесь побывав, ты пройдешь потом и одна.