— А я навел справки. Покоя мне не стало из-за вашего имени, а где и когда слышал не смог вспомнить. Не в моем характере, не с моей профессией, — на лица и на имена у меня память железная.

— И?

— Вы опекун своей тети, посещаете ее где-то пару раз в неделю. Вы работаете на себя, у вас своя вирт. мастерская по созданию роликов. Среднее образование еще оффлайновое, неполное высшее по журналистике. Есть сертификат о специальном образовании визуала. Не замужем. Из родственников первой линии — мать и отец. Мать известная писательница любовных романов, отец искусствовед и свободный журналист. А еще вы были моделью каталога детской одежды «Fe-mi-mi» за две тысячи сорок шестой год, ровно двадцать девять лет назад.

— Вы откопали и эту древность? — Ужаснулась я.

— Да. Я уверен — когда-то вы мне уже попадались в поле зрения. Но очень давно. Быть может как раз из-за этого каталога, ведь ваше детское фото мне кажется еще более знакомым, чем вы взрослая…

— Одноклассники? Детский сад? — Хмыкнула я.

— Я тоже так думал, но нет. Я проверил. По возрасту я старше вас на два года, местные, не приезжие оба, но никаких точек пересечения в прошлом, даже роддом разный… ладно. — Он вдруг как спохватился, что растерял весь официоз и поставил точку: — Забирайте бумаги и встречайте сегодня нового постояльца.

Я встала и собралась уйти, но у порога Андерес окликнул меня опять:

— Один вопрос забыл! Почему именно в тот день, когда вы нашли Горна, вы оказались в той части трущоб, куда раньше не приезжали? Ваша тетя живет совершенно в другой стороне.

Взгляд его говорил о том, что ничего он не забывал — а держал этот вопрос именно на момент, когда я почувствую себя уже на свободе, отпущенной от всех дел. Или на тот момент, когда он, такой весь «свой-свой, как старый знакомый» невзначай спросит между прочим.

— Я следила за Тимуром Дамиром, тем самым соцработником, что в прошлый раз был в этом кабинете.

— Зачем?

— По своим очень личным причинам, господин сле-до-ва-тель.

Я ответила честно, меня даже едва не подмыло шутя рассказать о феномене чтения мыслей. Лицо Андереса сначала заметно расслабилось, а потом он и улыбнулся. По-хорошему, словно ему самому хотелось услышать именно это.

— А я ведь не зря пригласил именно его заниматься делом Горна. Собирая о вас информацию и собирая данные вообще за тот день, я как раз увидел интересную запись и со станции метро и из вагона чуть ранее. Этот человека вас чем-то заинтересовал и вы пошли следом?

Я кивнула.

— Но он с вами никак не знаком, я точно могу сказать об этом, потому что пристально следил за вашей реакцией при встрече. Вы его узнали, а вот он вас нет. Так?

— Да. Только эта загадка вашего дела совсем не касается. Оставьте мне хоть немного приватности в личной жизни. Могу идти?

Следователь кивнул.

Пока я добиралась обратно до дома, волей не волей думала — этот Гранид вел себя так, словно я должна была его знать. И как будто бы знал меня, хотя, уверенна, что обознался. А теперь и следователь…

Никто из соседей моего нового товарища по квартире не увидел. И хорошо, потому что как бы мы не обращали друг на друга внимание, а пересудов не хотелось даже от чужих людей. И Гранид выглядел не очень. По лицу читалось, что ему такой вариант жилья не улыбается. Но куда он еще пойдет?

Его сопровождал медик. Гранид ходил сам, но протокол требовал «доставки» подобного ослабленного пациента до места выписки. Полупустую сумку с вещами протянули мне.

— Ненавижу…

— Что именно? — Я закрыла дверь и отдала сумку ему.

— Всех, и тебя отдельно. Ты что, не могла не давать мне регистрации? Не помер бы я в этом приюте, я уже здоров. Отъелся бы и на хлебе с овсянкой, зато не видел бы каждый день рыжую твою голову, глаза мозолить… и не чувствовал каждый день себя обязанным. Наказание жить со святой благодетельницей…

Его не наигранная злость внезапно принесла мне успокоение. Взаимность чувств в том, что ни он, ни я не хотим быть «привязаны» друг к другу, как кошка и собака за хвосты, умиротворила. Я поняла, что он тоже будет стараться слинять из этой квартиры как можно быстрее.

— Садись пока на диван. Будет тебе хлеб с овсянкой, и терзания моральным долгом. Обещаю со своей стороны с твоим ранимым самолюбием не нянчиться.

Он сел на диван, а я в рабочее кресло.

— Давай сразу правила обсудим, согласен?

— Ну?

— Желательно есть все, что приготовлю. Ты не аллергик, не вегетарианец?

— Нет.

— Я встаю в семь утра. Если ты позднее — я постараюсь не шуметь. Когда я буду работать — не отвлекать. Когда меня нет дома, можешь сидеть за компом. Код замка на персоник могу дать хоть сейчас. Если что будет нужно, говоришь, как есть. После всего потраченного от мелочей не обеднею, так что можешь заказывать с доставкой, — одежду, белье, бритву там…

Он тяжело опустил вниз голову, всем своим видом выражая обреченность. Я посмотрела на затылок Гранида, потемневший от едва пробившихся волос, на такие же еле заметные брови и ресницы, когда он снова посмотрел на меня. Да и щеки были не такими впалыми а скулы острыми, шел человек на поправку, к счастью.

— По электронке мне мед. рецепты пришли, что тебе еще надо пить в течении месяца. Принимай без обмана. На счет я тебе сегодня денег закину, чтобы ты меня лишний раз не дергал, если вдруг следователь вызовет или понадобится что-то. Договорились?

— Пока да, а там обдумаю детально. Спать где?

— На полу. Я к вечеру комплект соберу. Вон та ниша и тумба под ней — твои. В ванной твое полотенце и новая зубная щетка — синие, мальчиковой цвет выбрала, чтобы не перепутал.

Гранид попробовал саркастично-вежливо улыбнуться, и вышло криво. У него вообще оказалась улыбка с уклоном влево. Это я лишь сейчас отметила — все время левый уголок губ оттягивался сильнее, так что может и искренне улыбался, но выходило похоже на усмешку.

— У тебя самого есть что сказать?

— Ругательства, но я повременю…

— А, еще просьба, — никакого алкоголя. Пока с лекарствами не закончишь. И потом лучше не злоупотребляй. Очень прошу. Коньяк в холодильнике неприкосновенен, с собой ничего не носи и не пей вне квартиры.

— Не привычный, не волнуйся.

— Любимая еда есть?

Гранид на несколько секунд завис от вопроса, которого не ожидал.

— Будешь готовить по заказу? А ты, случаем, не размечталась, что я из чудовища в принца превращусь, и женюсь на тебе за чудесные пироги?

— Ты на вопрос прямо отвечай, а не увиливай. Я о чем хочу, о том и мечтаю. Любимое блюдо есть?

— Ромашка, ты в своем уме?

— Скоро тридцать первое. Я с родней встречать буду, так что ты тут один останешься. Мне хочется, чтобы ты после больничной еды в новый год съел что-то, что любишь. Это не из-за тебя, а из-за нового года. Это святое, понимаешь? Для атмосферы, для настроения, для того… не могу я иначе.

Гранид долго и хмуро смотрел мне в глаза. Тень от сведенных бровей, нездоровая темнота в подглазьях — и взгляд казался вдвойне тяжелее из этого мрака худобы и болезни. Он сидел на диване, опираясь обеими руками о край, сгорбленный, костлявый, как бродячий пес в зиму, и смотрел на меня со злостью.

Через какое-то время нашего молчаливого всматривания друг в друга, я поняла, что мои понятия «новый год», «праздник», «настроение» и «атмосфера» от него дальше, чем луна. Гранид, со всем, что пережил недавно, смотрел на меня из другого мира. Из холодного, безжалостного, — и он не сбежал оттуда, он все еще в нем, в памяти и чувствах. На фоне такого мой «новый год» — так глуп и наивен.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать семь.

— Боже… ты вся так похожа на нее со своей наивностью, с этой едой, даже возраст один в один. Чокнуться можно! Ромашка-ромашка…

— На кого похожа? — Он сделал паузу, и я вклинилась в нее с вопросом. — Ты меня поэтому так зовешь, что за кого-то принял?

— Не твое дело… Чего ты от меня хочешь?