Еду уже принесли — часть расставили на столе, часть осталась на столиках, готовая к раздаче, и пока выжидали время, болтали. Мама о романах, тетя об успехах мужа в правовой деятельности, а я все старалась втянуть в разговор отца, который сидел особняком. Даже когда он вставлял свою реплику, мама перебивала его и уводила в другую тему нить беседы.

Отец и я переглядывались, улыбнулись друг другу понимающе и я пересела поближе.

— Ага, хочешь, чтобы я тебе тест устроил? Давай поиграем в синонимы или цитаты.

— Нет, только не в новогоднюю ночь!

— Ладно. Я тут две статьи опубликовал, почитаешь?

— Давай. Скинь, а я посмотрю на днях.

Он открыл персоник, перекинул мне текст, и немного застрял у экрана, открыв какие-то файлы.

— Я каждый новый год встречаю с ужасом, — произнес отец изменившимся тоном и вздохнул, — мы родились в нулевых и каждая дата напоминает мне, что не только веку семьдесят пять, но и мне. Когда я успел постареть? Это же три четверти от столетия. А хочешь, я кое-что покажу?

— Да.

Я придвинулась ближе, и отец чуть повернул экран. Нажал на иконку файла «хроника».

— Узнаешь?

Семейные фото частенько показывала мне бабушка. Включала смартфон или планшет, прокручивала выборочные снимки и говорила «Вот каким был твой папка!». Конечно, я узнала папу. Мелкий дошкольник в костюме супергероя на утреннике. Потом школьника аж несколько десятков фотографий, студента с друзьями. А на свадебных я уже увидела и Эльсу, его сестру, стоящую рядом вместе с другими гостями.

Общие их фото были. Бабушка и дедушка в их детстве делали массу снимков, несколько тысяч, но отец себе выбрал одиночные. Так решил, раз вычеркнул сестру из жизни, и не хотел о ней вспоминать. Я не спрашивала. У меня сохранен весь архив, но сколько лет уже я сама туда не заглядывала.

— О, вы смотрите фото!

Мама не оставила без внимания наше псевдо уединение. Заглянула со спины.

— Боже, как я здесь молода! Прокрути до Эльсы, пусть вспомнит, какой милашкой малышкой она была!

— Ма…

— Давай, и я хочу посмотреть.

И покрутились вереницей отдельные снимки, селфи вдвоем со мной, одиночные, где я улыбалась, показывая редкие молочные зубы. Не даром вспоминала махровое малолетство, как всплыли и картинки из него. А вот лет с семи, когда я пошла в школу, с фотографиями что-то стало… Улыбки шаблонные, даже у меня.

В груди тоскливо сжалось сердце. Я видела на фоне то нашу старую квартиру, то наш двор, то школу. Родители молодые, и мир вокруг живой. Тот мир, что уже никогда не вернуть — папа и мама чужие друг другу люди, город мертв и превратился в трущобы. Когда пошли снимки со мной уже старшего возраста, те годы, что память моя сохранила лучше, мне вдруг пришел в голову вопрос:

— А с друзьями? Я есть где-нибудь с друзьями? Одноклассники или те, с кем у дома играла?

— Я их не помню.

— Ты вечно играла сама по себе. Умотаешь куда-то, и не дозвониться. Телефон вечно забывала. Но в одно лето, — добавил папа, — ты познакомилась с какой-то компанией…

Пришлось напрячь память. Я общалась с теми, с кем училась, общалась во дворе, но не дружила — так слово-другое…

Краем глаза вдруг увидела, как мама щипнула отца за плечо. Тот дернулся, и свернул персоник:

— Кстати, ты до какого числа себе каникулы устроила?

— До четвертого.

— Предлагаю вместе посмотреть интерактивную лекцию «Медийное искусство тридцатых», будет транслироваться третьего, в пять вечера по столичному.

Для меня это было сомнительным удовольствием, но это же папа приглашал, и для него так редко выпадал случай разделить такие просмотры с реальным человеком.

— Давай, я согласна.

— Я к тебе не поеду эту ерунду смотреть, мне роман надо закончить!

— А тебя никто и не приглашал, — с непонятной мне злостью бросил отец.

— А тебе зря уже налили. Сидишь тут и херней страдаешь.

— Я не пил, дебилка. На столе еще нет спиртного!

Что же между ними успело произойти, что они так накалились? И я поморщилась от тех словечек, которые родители как бы никогда не произносили, интеллигентные люди, но вот такие условные «херня» и «дебилка» вырывались у них во время ссор.

— Остался час, мы же так проводить не успеем!

— Успеем!

Начавшуюся было ссору прервал возглас моей тети. Она подскочила, и увела нас двоих с мамой фотографироваться у елки с подарочными коробками. Я вырвалась уже после двух смен поз и коробок.

— Из окна будет виден салют, звук на экране включим, когда поздравление начнется!

Лола отдала распоряжение подавать горячее и алкоголь. И все мы, как сели, выпили сначала за встречу, потом за планы на будущее, а третьим тостом проводили год уходящий. Я не пила, не хотелось, поднимала бокал с томатным соком.

А после неугомонные мама и тетя стали фотографироваться у камина. Меня затащили на общий снимок, но после быстро оставили в покое. До нового года было минут десять — женщины продолжили фотосессию, мужчины налили себе еще по одной и заговорили в полголоса о чем-то социально-политическом, а я отошла к окну и засмотрелась на город.

Меня не оставляло странное чувство. Я работала с фотографиями, я пересмотрела множество их, тысячи тысяч, и почти половина из них была посвящена людям того же возраста, что и родители и даже старше. На снимках виделась эпоха, я именно по ним могла опознавать время чуть ли не год в год. Мне попадались и совсем древние фотографии, которые прежде были лишь в печатном виде, оцифрованы после.

Мысль крутилась, пытаясь поймать суть самой себя. О чем я думала?

Надо пересмотреть собственный архив. Там было что-то, что так растревожило.

— Эльса, это что такое?

— М?

Лола держала в одной руке лист, а другой хлопала маму по плечу, стараясь отвлечь ее от просмотра персоника, открытого в режиме слайд-шоу.

— Что?

— Это что такое?

Листом потрясли в воздухе, после чего он попал к маме.

— Я без очков и без линз, не прочитаю. Что?

И я не поняла. При чем здесь я и почему такой возмущенный тон?

— Кто такой Гранид Горн?

Этот вопрос я не ожидала услышать и потому не нашлась с ответом от удивления.

— Тут написано, Надин, что Эльса оплатила лечение какому-то наркоману. Сумасшедшая сумма!

— Вы зачем полезли в мой рюкзак?

— Я не лазила в твой рюкзак! — С чего-то психанула тетя. — Я нашла его в бумагах Надин, в ее контракте! Откуда у тебя такие деньги?!

Мама уже взяла лист, прищуриваясь, и читала как могла. Потом побледнела, села на стул и подняла на меня изумленный взгляд.

— Это пенсионные? — Прочитала я ее шепот практически по губам.

— У меня не было других сбережений.

— А что это значит?..

Я, раздосадованная открытием своего секрета, хотела забрать бумагу и сказать что-то вроде «это только мое дело», как отчет перехватил отец.

— Кто этот человек?

Голос отца прозвучал так неожиданно громко и грозно, что решимость моя пропала. Этот тон молниеносно опрокинул на меня чувство вины за нелепые ошибки или поступки, которые родители осуждали. Я внутренне сжалась, как ребенок, который чувствует, что виноват, но пока еще не понимает — почему?

Мама в озарении всплеснула руками и закрыла ладонями пол-лица:

— Ты спуталась с наркоманом! Ты отдала ему все деньги! Господи!

— Это сколько? — Рявкнул отец. — Сколько от твоих сбережений?! Почти все?…

— Госпо-о-о-оди!

Выражение ужаса было на всех лицах, кроме мужа тети Лолы. Оно выражало крайнюю степень любопытства.

— Он не наркоман. Он человек, попавший в беду, и я решила помочь.

— Господи! — Повторяла мама и бледность с ее лица не сходила. — Это наркотики… Алексис, там написано «орхидея»!

Лола воскликнула:

— Какая же ты дура!

Щеки и шея стали у меня горячеть сильнее, чем от стыда, — от подступающего гнева.

— Это мое дело, куда тратить деньги. Я не у вас их занимала, а заработа…