Сеитта выпорхнула в открытое окно так неожиданно, что сама же растерялась. Ее птичье сердечко застучалось еще чаще.
Она била крыльями по воздуху, со страхом осознавая, что до земли было метров двадцать, если не больше. Несколько бесконечных мгновений Сеитта просто пыталась удержаться в воздухе и не потерять обличье. Страх рухнуть оземь казался даже слишком реальным.
Сеитта бы многое отдала сейчас, чтобы вернуться на пару минут назад и просто стоять на своем месте, глядя, как Ван Илар пытается убедить колдунов в правильности своего решения. Но время не было подвластно магии. Даже великие колдуны Башни не могли отмотать его назад.
Поэтому она молотила крыльями воздух, боясь смотреть назад и вниз. Но нужно было возвращаться, и Сеитта нервно развернула свое птичье тельце в воздухе.
Если бы она была сейчас человеком, то ахнула бы от увиденного. Потому что перед ней простиралось бесконечно серое небо и заснеженное поле. Не было даже намека ни то что на Башню, но даже и на разрушенный сарай.
Жалобный писк вырвался из клюва Сеитты, когда она подумала, что должна была понять это раньше: на Башне уже тысячу лет лежало заклятье невидимок.
Она возомнила себя той избранной, которая сможет увидеть Башню! Внезапно Сеитта почувствовала себя идиоткой.
Единственная мысль, за которую зацепился ее разум, была безумна, но Сеитта подчинилась этой идее как путеводной звезде. Она рванула к тому месту, где, по ее воспоминаниям должно было быть окно, откуда она вылетела.
Она прекрасно знала, что невидимки при желании могли становиться бестелесными, и найти их становилось абсолютно невозможно. То же самое должно было быть и с Башней, иначе бы о ее нахождении здесь давно бы все знали, но все же Сеитта верила, что сейчас она преодолеет какую-то невидимую черту, за которой снова увидит здание изнутри и ее обитателей, замерших с восторженными выражениями на лицах.
Она боялась так сильно всего раз в жизни. И не хотела вспоминать об этом.
Она даже закрыла глаза, чтобы не ждать чуда. Но ведь это так свойственно всем людям — надеяться, даже когда все уже обратилось прахом. Сеитта летела навстречу неизвестности, собственной обжигающей панике и мнимой магии, которая должна была вернуть ее в Башню.
Чувство, внезапно пронзившее ее, напоминало падение. Ты теряешь равновесие и падаешь, неспособный ничего с этим поделать.
Так, Сеитта рухнула на каменный пол уже в человечьем обличье. Чувствуя пальцами шероховатые каменные плиты, она радостно распахнула глаза и поняла, что над ней снова нависал потолок Башни, вокруг все так же толпились колдуны, да и просторный зал оказался тем же самым, что она так опрометчиво покинула несколько мгновений назад.
Рядом с Сеиттой опустилась на колени та самая девчонка, которая недавно обнималась с Ван Иларом. Сам же колдун стоял на прежнем месте и казался невозмутимым. Остальные же уставились на Сеитту широко распахнутыми от удивления глазами, и только Гайэл злобно усмехалась.
Девчонка раздраженно обернулась к ней и фыркнула. Она протянула Сеитте руку, чтобы помочь подняться:
— Не смотри на нее. Гайэл всегда такая.
Сеитта мягко отказалась от помощи и встала с пола:
— Допустим, я не так сильна, как бы вы хотели. Но я же убедила вас — я не пустышка.
— И, как вы видели, она может покинуть Башню. — Подытожил Ван Илар.
— И чем это нам поможет? — Прорычал Тоурс, — Кроме тех жалких крох еды, которые она сможет притащить!? Так нам еще придется тратить свои силы и вечно быть настороже, чтобы впустить ее!
Сеитта почти сразу поняла, что этот процесс требовал колдовства, но кто именно впустил ее, она не знала.
— Что ты предлагаешь!? — Голос Ван Илара звенел в воздухе, словно был чем-то нереальным.
— Соглашение с Дангой. — Тоурс сказал это с такой интонацией, словно сообщал ответ на очевидную загадку.
— С чего ты взял, что она не воспользуется нами, как вещью, а потом оставит все на своих местах!? — Голос Ван Илара становился острым, как битое стекло, — Не нужно ждать помощи от врагов.
— Но и от таких, как ты, помощи не дождешься!
Сеитта устало наблюдала за тем, как колдуны разбивались на два лагеря. Одни осознанно тянулись к Ван Илару, который правил верой и правдой много-много лет, а другие вставали на сторону Тоурса, который обещал все и сразу, и неважно, какой ценой.
Она же стояла, не шелохнувшись, хоть и знала, на чьей стороне всегда будет.
Сеитта буквально вжалась в кресло теплого кабинета, пытаясь согреться от тепла горящего камина. На плечах у нее был накинут тонкий плед, и девушка едва не засыпала под вполне реальный треск магического огня.
Его разожгли здесь специально для нее, по просьбе Ван Илара, который сейчас бегал по всей Башне, заботясь о том, чтобы все колдуны были накормлены. Сеитта же безропотно согласилась остаться в его небольшом уютном кабинете. Ей сразу же понравилось здесь — тепло, светло и даже как-то приветливо. На полу лежал мягкий ковер, в котором ноги буквально тонули, а книги на столе были разложены аккуратными стопками — хозяину кабинета нравился порядок. Оттого подсвечники на стенах висели как-то упорядоченно, чернильница стояла строго в углу стола, а перья разложены в ряд. Из огромного окна можно было увидеть необъятные окрестные поля, и Сеитта долго вглядывалась в этот зимний пейзаж, хоть и смотреть там особо было не на что.
Просто она никогда раньше не видела Лоури вот таким — без домов и глухих стен замка.
За тридцать лет своей жизни, десять из которых она даже не считала — их попросту можно было выбросить — Сеитта видела лишь то, что хотела бы забыть. Она видела лишь ненавистные трущобы роскошного Грери, его червивую, зараженную изнанку, частью которой она была с самого рождения. И умереть она должна была тоже как часть «низших людей» — тех рабов, на которых даже не смотрели прохожие. Тех, кому брезговали бросить грош и о ком говорили, как о животных.
Сеитта Эваинес была из тех бедных девушек, которым нельзя было попасть даже в публичный дом, чтобы заработать какие-то гроши. Ее считали грязной просто потому, что она жила на окраине города в домишке, больше похожем на сарай из полусгнивших досок, в котором даже скотину-то держать стыдно. Ее отец умер так давно, что она вовсе не помнила его, а мать, помимо того, что была неизлечимо больна, так еще и слыла ведьмой. Единственным их доходом было это самое «колдовство», больше напоминавшее обыкновенное шарлатанство. Теперь, увидев настоящую магию, Сеитта окончательно в этом убедилась.
А еще у нее был брат — невероятно слабый и болезненный нытик по имени Крам. Мама умерла, когда ему было восемь, и Сеитте пришлось взять на себя его воспитание. Как старшая сестра, она должна была его содержать и воспитывать, но Крам был невыносим. Сеитта никогда не встречала таких непослушных детей. Она любила брата, как единственную родную душу, что осталась у нее на всем белом свете, но не знала одного — любил ли Крам ее так же?
И однажды Крам пропал. Сеитта обежала половину города, чтобы найти брата — мало ли что могли сделать со слабым ребенком озлобленные бедняки? Не найдя его ни живым, ни мертвым, девушка вернулась к своему дому. За шестнадцать лет своей жизни она никогда так не плакала, а в тот вечер из ее глаз без остановки лились слезы, пока брат не появился из воздуха.
Она думала, что сходит с ума, но Крам был настоящим, живым, реальным.
— Что это было? — Спросила у него Сеитта.
Маленький Крам сидел рядом с ней на старой шатающейся скамейке, взяв ее руку в свои маленькие ладошки:
— Это просто я.
— Что ты сделал!? — Уже тверже переспросила Сеитта.
— Пожелал… стать невидимым.
— Но… как?
— Это оказалось так просто! — Воскликнул радостный Крам.
Он оказался невидимкой, самым настоящим колдуном из редкого клана, чья магия была спонтанна и могла проявиться у любого. Брат Сеитты был счастливчиком и, как оказалось, их билетом в новую жизнь.
Крам мог украсть что угодно, и он снова и снова шел на такие мелкие преступления, чтобы прокормить их обоих. Как бы Сеитта не была ему благодарна, она чувствовала себя обделенной. Почему именно Крам? Почему не она?
