Борьба с милитаристскими настроениями занимала особое место в системе пропаганды Бунда, особенно накануне Русско-японской войны{744}. Главную задачу Бунд видел в том, чтобы разоблачать ложный патриотизм и призывать к революционной борьбе против самодержавия, борьбе справедливой, в отличие от несправедливой и позорной войны царизма на Дальнем Востоке{745}. В 1904–1905 гг. Бунд широко оперировал тем самым лозунгом «превратить войну империалистическую в гражданскую», на котором строилась впоследствии тактика большевиков в 1914–1917 гг. Судя по популярности антивоенных листовок Бунда среди крестьян, ожидавших призыва, и даже среди солдат, попавших в плен, агитация Бунда велась успешно. Однако у нее была и другая задача, не менее важная с партийной точки зрения, а именно — борьба с внутренним врагом. В антивоенных листовках Бунда, распространявшихся как на русском, так и на идише, среди самых яростных врагов еврейского пролетария фигурировали еврейская буржуазия, раболепски приветствующая военную кампанию, сионисты, подпевающие ура-патриотическому хору, и раввины, благословляющие еврейских солдат на бойню{746}. Трудно поверить, что Бунд не отдавал себе отчета в том, что такого рода заявления производили весьма различное впечатление на еврейского и на русского солдата, особенно негородского происхождения. Последний, охваченный благородным бунтарским порывом, прочтя такую листовку, утверждался в своих антиеврейских настроениях и готов был видеть в любом мелком еврейском торговце эксплуататора и кровососа. Парадоксально, что, пытаясь вести антипогромную работу в армии, своими узкоклассовыми выпадами Бунд одновременно накалял антиеврейские страсти. Неудивительно, что свидетельства о попытках рядовых солдат предотвратить еврейские погромы перед революцией и в разгар революционных событий столь скудны.
К началу русской революции военно-революционные комитеты Бунда действовали в Витебске, Вильне, Гомеле, Гродно, Житомире, Риге и Ченстохове. Тиражи воззваний и листовок выросли значительно. На каждый полк одного из северо-западных округов в марте — июне 1905 г. приходилось от 300 до 500, а к концу года — от 700 до 3500 листовок{747}. Такие масштабы агитационной деятельности привели к необходимости распространять листовки непосредственно через еврейских солдат. Через них листовки попадали в казармы, в палатки, на кухни, в канцелярию, на дорожки военных лагерей и в лазареты. В подавляющем большинстве случаев содержание бундовской агитации соответствовало общепринятой социал-демократической платформе. Так, например, среди членов Ченстоховской военно-революционной организации было немало поляков и евреев, занимавшихся распространением листовок и агитацией в Полоцком полку. Менаше Герман (Гершхорн) и Александр Федорчук, еврей и украинец, оба — полковые писари и члены революционной группы, распространяли листовки на идише с текстом о булыгинской Думе. Листовка призывала солдат ответить Думе лозунгом: «Долой самодержавие, да здравствует демократическая республика!»{748} Вместе с тем листовки Бунда не содержали ничего специфически еврейского: мы не найдем в них ни требований отменить черту оседлости, ни призыва к установлению еврейского равноправия.
Особую популярность листовки Бунда завоевали в разгар Русско-японской войны. Рижский военный комитет, отчеты которого попали в партийную прессу, дает любопытную картину организованной работы в армии во время Дальневосточной кампании. Рижский комитет был создан Федеративным Комитетом Латвийской РСДРП и Бундом на беспартийной основе. В 1904–1905 гг. комитет распространял прокламации в Вяземском, Старорусском, Малоярославском, Новоторжском пехотных полках и в 29-й артиллерийской бригаде. Из 700 листовок, разбросанных в Вяземском полку в августе 1904 г., докладывал комитет, в руках начальства оказалось всего 147. Такой показатель означал не только то, что солдаты, нарушая приказ начальства, отказывались сдавать найденные листовки, но и то, что комитет имел своих людей в полковой канцелярии и мог высчитать коэффициент полезности мероприятия{749}. Комитет еженедельно собирал солдатские кружки (по 50 чел.), а перед отправкой в летний лагерь устроил собрание в лесу и опубликовал в «Последних известиях» резолюцию собрания (№ 236). Разумеется, не все военные организации могли похвалиться такими успехами. Вести пропаганду среди русских, латышей и евреев оказалось делом сложным, но выполнимым. Совсем иначе дело обстояло в полках, где большинство солдат были выходцами из центральных губерний. Гродненский военно-революционный комитет Бунда жаловался на косность многих солдат — чувашей, черемисов, татар, беспрекословно подчиняющихся начальству. И хотя солдаты не боялись читать листовки открыто, даже в солдатских чайных, тем не менее вести агитационную работу было чрезвычайно трудно. И все-таки за несколько лет работы комитету удалось добиться некоторых успехов: в конце лета 1905 г. в еженедельных сходках участвовало до 110 солдат, представителей полковых комитетов Пермского, Вятского, Петрозаводского, части Устюжского пехотных полков, 26-й артиллерийской бригады{750}.
К 1905 г. еврейские солдаты, с их допризывным опытом пропагандистской работы, оказались в роли ведущих армейских агитаторов. Военные власти испытывали растерянность: полиция требовала от военно-судного управления привлечь агитаторов к ответственности за антиправительственную деятельность, тогда как сами воинские начальники не находили в их действиях состава преступления и полагали, что они не обязаны заниматься преступлениями, совершенными за пределами армии{751}. Находясь вне пределов досягаемости полицейского управления и компетенции военного суда, солдаты-агитаторы на короткий, но вместе с тем важный предреволюционный период получили свободу деятельности в армии. Так, Ицка-Залман Левин, канонир 40-й артиллерийской бригады, Гершон Бирковский, рядовой Усть-двинского пехотного полка, и Арон Милявский, рядовой 29-го Черниговского полка, были привлечены до поступления на службу к формальному жандармскому дознанию. Их обвиняли в «расклейке и подбрасывании» преступных прокламаций «К товарищам новобранцам». Дело троих солдат из евреев пересылали из управления Министерства юстиции военному министру, затем в военно-судное управление и в конечном счете вынесли решение: никаких свидетельств вины не обнаружено, дело прекратить. Причем генерал-лейтенант Маслюков даже отменил рекомендованный управлением «негласный, но бдительный надзор»{752}.
Агитация, проводимая еврейскими солдатами, не была чем-то исключительным: агитацию вели и жители городов, где квартировали войска. Распространение листовок между 1905 и 1907 гг., при том что оно было наказуемо, представляло собой неотъемлемую черту социального быта, а не деяние героев-одиночек. Командир 62-й пехотной дивизии из Двинска жаловался: евреи в открытую раздают прокламации нижним чинам разных частей гарнизона, причем не на главных улицах города, а на своих; пьяницам «жиды прокламаций не дают»; городовые уклоняются от оказания содействия нижним чинам в деле задержания преступников; толпе евреев удается отбить задержанных; солдаты, добавлял уже от себя командир дивизии, «озлоблены на этих смуту сеющих жидов до последней степени». Тем не менее, утверждает командир дивизии, «я знаю, что жиды, несмотря на их происки, не надеются привлечь на свою сторону нижних чинов командуемой мной дивизии». Кроме двух последних заявлений, все остальные обвинения вполне соответствуют действительности. Два последних опроверг сам двинский полицмейстер. На требование командира дивизии вмешаться и прекратить раздачу евреями прокламаций нижним чинам полицмейстер ответил: «Пусть нижние чины меньше шатаются поодиночке по городу»{753}, дав понять, что солдаты сознательно ходят в еврейские районы за прокламациями и отдают себе отчет в своих действиях. Так что комдиву самому следует позаботиться о войсковой дисциплине.
