«Я правильно делал, что писем…» Я правильно делал, что писем Твоих никогда не берег, Поскольку ужасно зависим Был от сочетания строк. Но, стихотворения ради Забытый открыв сундучок, Увидел я в ветхой тетради Старинной бумаги клочок. Там было одно только слово На желтеньком листике — «Жди». И хлынули из прожитого Какие-то сны и дожди. Вдруг выступила подворотня, Шумок водосточной трубы. Но все это было бесплотней Теней, что бросали дубы. Которые над ученицей Грустили, а с ними и я. И все это было страницей Действительного бытия. И желуди эти, и лужи, И негородское крыльцо, И это, забытое тут же, Мечтательное письмецо. Да. Все это существовало. И губы болели мои, Когда расставались, бывало, Мы, сами уже не свои… Но были мечты ожиданья И строчки — реальнее все ж, Чем явные наши свиданья, Обманутые ни за грош. С годами все больше зависим От чистой бумаги и строк, Я правильно делал, что писем Твоих никогда не берег. 1955 «Наступают в мире холода…» Наступают в мире холода. Улетают птицы кто куда. Мне на долю выпал тихий вечер, А под вечер выпал первый снег. Тихий вечер. Белых хлопьев речи. Чистый облик и недолгий век. Наступают в мире холода. Меньше света. Больше тьмы и льда. Мне на долю выпала досада, А из мыслей выпал весь покой. Я рассаду не донес до сада, Обокрал его своей рукой. Наступают в мире холода. А ведь было лето. Было, да. А снежок, что над травой хлопочет, Так он тает на глазах у всех, Будто он зимы совсем не хочет, Как не хочет трав последний снег. <?> «И звонкость погоды…» И звонкость погоды, И первый ледок, И след пешехода, И птичий следок, И белая крыша, И ветви за ней, И небо — все выше, Все выше — синей. И так все открыто С низин до высот — И то, что забыто, И то, что придет. И все, что от глаз Крылось рощей большой, И все, что у вас И у нас за душой. А небо большое, Большое уже. …И что за душою. И что на душе… И, меченный метой Нелегких годин, Ты с ясностью этой Один на один. 1956 «Из переулка сразу в сон…»
Из переулка сразу в сон Особняков, в роман старинный И к тишине на именины, Где каждый снами угощен. Из переулка сразу в тишь Еще торжественней и глубже, Где тает лист, где блещут лужи, Где каплет с порыжелых крыш. Я никогда не забывал О том, что ты меня любила, Но все, что здесь когда-то было, Все, что нам флюгер напевал, Я иначе именовал, Усталый, пыльный и вокзальный, Когда ты с нежностью печальной Приблизилась: ты опоздал. Из переулка — сразу в путь. Твой переулок слишком дорог, В нем темных лип столетний шорох Все так же просит: не забудь. Мы жили здесь без гроз, без слез, Средь ветхих стен — на слух, на ощупь. Однажды вышли мы на площадь, Нас ветер в стороны разнес. 1956 «К нам приходят ночами…» К нам приходят ночами Пушкин, Лермонтов, Блок. А у них за плечами Столько разных тревог. Столько собственных, личных, Русских и мировых, Деревенских, столичных, Стыдных, гордых, любых. Словно скинувши путы, Ты встаешь, распрямись. Ты в такие минуты Тоже гений и князь. И часами глухими Над безмолвием крыш Долго, досветла, с ними Ты о чем говоришь? 1956 «Когда стреляют в воздух на дуэли…» Когда стреляют в воздух на дуэли, Отнюдь в обидах небо не винят. Но и не значит это, что на деле Один из двух признал, что виноват. И удивив чужого секунданта, И напугав беспечно своего, Он, видя губы белые Баранта, Пугнул ворон. И больше ничего. Ведь еще ночью, путаясь в постели, Терзая лоб бессонной маетой, Он видел всю бесцельность этой цели, Как всю недостижимость главной, той. Заискиванье? Страх? Ни в коем разе. И что ему до этого юнца? Уж он сумел бы вбить ему в межглазье Крутую каплю царского свинца. 1956 |
