Сальери Сальери, мастер в высшей мере, Лишь одного не разумел: Что сочинять умел Сальери, А слушать нищих не умел. Сальери думал: он не знает, А Моцарт видел. Моцарт знал, Какая слабость наполняет Неукоснительный бокал. Сквозь лести гордую улыбку — Не просто зависть и расчет — Он видел первое: ошибку, Что спать Сальери не дает. Он отвернулся. Пусть насыплет. Да, Моцарт — бог. Бог чашу выпьет. Избыток жизни! И вовеки Убийства люди не простят. А бред о черном человеке, А прядь на лбу, беспечный взгляд… Бог может искушать судьбу. Но ведь свою! Бессмертен в вере, Суровый Моцарт спит в гробу. А что без Моцарта Сальери? 1963 Любовь Утешь меня. Скажи мне: все неправда. И я поверю. Я хочу поверить. Я должен верить через «не могу». На отдаленном синем берегу Моей реки, зовущейся Непрядва, На камушке сидишь ты. Злая челядь — На противоположном берегу. Утешь меня. Скажи мне: все, что было, Случайность, наважденье, не закон. И я влюбленно, а не через силу Тебе отвечу русским языком. Утешь меня. Чтоб впредь не попрекали. Ведь я силен. Еще сильней — со зла. И я погибну на реке Каяле, Чтоб ты, как Русь, как девочка, жила. 1963 «Люблю, когда друзья мои в Тбилиси…» Люблю, когда друзья мои в Тбилиси В пылу беседы общей за столом Заговорят, до звона речь возвысив, Своим почти орлиным языком. Я прислонюсь тогда щекой к ладони, Заслушаюсь, на лица загляжусь, Порадуюсь, что я не посторонний, Что своего молчанья не стыжусь. Что вот и сам твержу я с их же пылом На языке, что дал мне дед-тверяк. А небо над художническим пиром Зашло за звезды… Полночь при дверях. Но все внимают листья-непоседы, И складки гор, и дуновенье трав, Как мы ведем высокие беседы, С грузинской речью русскую смешав. Я говорю о стихотворном ладе, Ликую. А пока я говорю, Сосна Мтацминды клонится и гладит По-матерински голову мою. 1963 «Художник должен быть закрепощен…»
Художник должен быть закрепощен, Чтоб ощущал достойную свободу, Чтоб понимал, когда и что почем, Не суете, а доблести в угоду. Художник должен быть закрепощен, Как раб труда, достоинства и чести, Ведь лишь тогда, питомец мира, он, Как слово точно взятое, — на месте. Художник должен быть раскрепощен, Когда мальчонка ритмы отмеряет Своей ручонкой — явь его и сон, — Но он тогда от счастья Умирает. Художник знает музыку и цвет, Он никогда не бог и не безбожник, Он только мастер, сеятель, поэт. На двух ногах стоит его треножник. Одно замечу, обрывая стих, Хоть в нем одном и участь, и отрада, — В монархии подобных крепостных Царей-освободителей Не надо! 1963 Цикады Я думал — рассветные птицы поют, А это цикад свиристенье. Внушает им пенье их темный уют, Дрожащие ночью растенья. А я пробудился. Как будто в окне Большая заря наставала. А было черно. И подумалось мне: Лишь этого недоставало. Но так и случилось. В оконный проем Шумели кусты-невидимки. И думал я долго о прошлом твоем, Что в бедной скрывается дымке. От этого зябко щемило в груди, И будущее закрывалось Все тем, что угасло давно позади, Но все ж позади оставалось. И всю эту влажную южную ночь С открытыми спал я глазами. И было уже мне мириться невмочь С бездомными их голосами. Но вот они смолкли, зажав в кулачке Рассветной росинки монету… И снилось тебе о домашнем сверчке, Которого все еще нету. 1963 Указ Петра Незаконнорожденных записывать в художники. Петр I |
