«Владения камня…» Владения камня. Бесплодная тяжба гранита С корнями деревьев. Завидная близость зенита. Молчание скал. Неожиданный грохот потока. Обвала оскал И орел. Он высоко, высоко… Он точкою черной. Он не жил ни в прахе, ни в страхе, Парит отвлеченно, Задумавшись о черепахе, И в облаке тает… А облако тенью свободной Ложиться на камень, Возвышенный и старомодный, Над лапами сосен, Над острыми шапками елей, Он глыбы возносит, Обдутые сонмом метелей. Он полон достоинства. Он еще, видимо, в силе. Как чуждое воинство, Сосны его окружили. Их строй поднимается, Ветви неся, как пищали. И вдруг открывается Древняя область печали: Обломок вершины, Развалины выступов горных Лежат, как руины Акрополей, некогда гордых. Цветами обвиты Кладбищенские перекрестки — Надгробные плиты И мемориальные доски. Как мы тесаками, Обвалы и ливни когда-то На них высекали Свои поминанья и даты. Здесь копья скрестили Часы синевы и ненастий Над гибелью стилей, Над прахом великих династий, Свои поколенья Обрывов и ветров гудящих, Свое исчисленье И дней и времен проходящих. … … … … … … … … … … … … … …. Я видел и скалы, и ели, И все, что открыла Ты мне за четыре недели. Каменья, как троны, На нет под лесами сходили. Гайдуцкие тропы Меня высоко возводили. И взял я в мечтанье В часы своего восхожденья — Прекрасное зданье Сложить из камней преткновенья. Навек. Чтобы оное Зданье как надо служило. Чтоб вечнозеленое Древо с камнями дружило. …Я думал избегнуть, Я думал забыться и кануть, Внизу у подножья Оставить нелегкую память. Но нет человеку Спасения от человека. Две тысячи метров Над уровнем моря и века. Копривштица
В Копривштице родился и похоронен великий болгарский поэт Димчо Дебелянов. Копривштица встает перед глазами И летними, горячими холмами, И зимним снегом на сыром ветру, И пеньем птиц январских поутру. Мне в январе в Копривштице не спится. Округлая желтеет черепица Сквозь моросящий утренний туман. Есть у тумана к путанице склонность, Он — как неосторожная влюбленность, Как отрешенность и самообман. Я выполнил завет — прийти к поэту, Которого давно искал по свету И наконец-то все-таки нашел. Я так хочу быть на него похожим На языке и схожем, и несхожем… Его удел был легок и тяжел. Здесь путь его когда-то начинался, Здесь он нежданной музе подчинялся. Ушел отсюда и сюда пришел. Большие сосны смотрят исподлобья. Я посетил старинное надгробье. Мне легче стало. Я его нашел. Сейчас в Москве, наверно, много снега, А здесь гремит булыжником телега, Лошадка маленькая — цок-цок-цок. Как у тебя, под окнами твоими, Где тополя как будто в белом дыме, Что ранний ветер с веток сдуть не смог. С горы, где я живу, весь город видно, Мне хорошо, но все-таки обидно, Что не могу я сразу рассказать О том, что вижу, и о том, что снится. Вот так, в любви не в силах объясниться, Не может человек двух слов связать. Копривштица выходит из тумана, Как будто из старинного романа Гравюра знаменитого письма, Чернея на легчайшем белом фоне… А воробей, присевший на балконе, Все облетевший ветви и дома, Как жизнь сама — пиши иль не пиши, — Чирикает, как хочет, от души. Старые церкви Я вовсе не Божий угодник. Но даже в немногих словах Хочу рассказать я сегодня О старых болгарских церквах. Я к ним подходил, к обветшалым, И был удивлен неспроста Их ростом, приземисто-малым, И маковками без креста. Иная с крестом — но оградой, Как надо б, не окружена. И кажется с первого взгляда Невзрачным домишком она. У них необычная слава. Их навзничь валили бои. Болгарам пророки ислама Внушали каноны свои. Постройку церквей запрещали. Сносили. Расплатой стращали. А церкви нет-нет и рождались. Но, чтоб сохранить высоту, Они в глубину зарывались, В земную, в родимую ту. Церквушки невидные эти, Две трети тая под землей, Казались пониже мечетей, А были повыше иной. В тиши векового предела Я думал о святости ран, О душах, что выбить из тела Не смог никакой ятаган. В церквушках-то вовсе не глухо Сказались характеры те. Я думал о стойкости духа, О верности и высоте. |
