«Осторожней со словом, мадам!..» Осторожней со словом, мадам! Нет, я вас никогда не предам. Никогда не оставлю в беде, Не обижу ни в чем и нигде. Есть у слова особая власть — Утешением к сердцу припасть. Но и сила смертельная есть. Вы не знаете, что предпочесть. Осторожней со словом, прошу. Я ведь сам говорю и пишу! И как часто я думаю сам: Лучше б мысли читать по глазам. 1975 «Заручиться любовью немногих…» Заручиться любовью немногих, Отвечать перед ними тайком — В свете сумерек мягких и строгих Над белеющим черновиком. Отказаться, отстать, отлучиться, Проворонить… И странным путем То увидеть, чему научиться Невозможно, — что будет потом. Лишь на миг! И в смиренную строчку Неожиданность запечатлеть. Горьковато-зеленую почку Между пальцев зимой растереть. 1975 «Отбрасываю в сторону стихи…» Отбрасываю в сторону стихи. Мне надо видеть то, что за стихами. Случившееся. Даже пустяки Какие-нибудь… Легкое дыханье, Стеклом запечатленное на миг В каком-нибудь автобусе… Рисунок Плюща, ветвящегося по стене, Как паутинки трещин… Или сумрак В саду, где жизнь, неведомая мне. Чужая фраза, полная волненья: «Так и скажите ей или ему!» — Обрывком чуждого стихотворенья Упавшая в полуночную тьму. И шум листвы. И чьей-то спички вспышка. Или совсем нелепая ослышка, Когда оглядываешься — и нет… Нет никого. Я помню редкий свет И улочки, где не видать ни зги, И дождик сквозь невидимое сито. Я заплутался как-то. И шаги Меня весь путь преследовали чьи-то. Я останавливался. За углом Мой останавливался догоняльщик. А было это в городе чужом. Я в прятки начинал играть, как мальчик, Пока не оглянулся. И во тьму Назад, навстречу не пошел, как надо. И вдруг опять услышал возле сада: «Так и скажите ей или ему!» Как мания преследованья, ритм Еще не воплотившейся поэмы. Не подойдет и не заговорит, Пока мы трусим и пока мы немы. Отбрасываю в сторону стихи. Мне надо видеть то, что за стихами. Случившееся. Даже пустяки. Я должен видеть, что за пустяками. 1975 «Крыши намокли…»
Крыши намокли. Деревья опали. Я и мои переулки в опале. Вот уж которые сутки подряд С нами не видятся, не говорят. Это осенней поры перемены. Вынуты рамы, и сдвинуты стены. Это осенний развал и разлом, Производимый добром, а не злом. Шорох газеты отжившего века. Вздох потерявшего все человека, Здесь опадают, на диво легки, Вместе с деревьями особняки. Крыши упали, и клены опали. Я и мои переулки в опале. Вот уж которые сутки подряд С нами не видятся, не говорят. Как-то неловко глядеть на обои. Видеть, что было за дверью любою. Только луна, как непрошеный гость, Каждую комнату видит насквозь. Это же переселение душ! Где-нибудь увеселенья к тому ж. Но еще память моя не ушла С улицы той, где так долго жила, И назначает свидание все ж, То, на которое ты не придешь, Там, где глядит, как печальный сподвижник, Старый фонарь на опальный булыжник. 1975 «Красивый, старый, черный дом…» Красивый, старый, черный дом, Ведь и такой случится час, Что некий день, задев бортом, Перенесет куда-то нас. Я даже рад, что я поэт, Что и потом смогу сказать, Когда весь этот белый свет Я перестану осязать. Красивый, старый, черный дом, Ты показался нынче мне Раззеленевшимся кустом, Расцветшим в полной тишине. Что говорить о тесноте И поминать о примусах. Есть и в наружной красоте Такая даль, как в небесах. В какой несбыточный музей Перенести твое крыльцо, Где мне и в сумраке ночей Светили руки и лицо? Красивый, старый, черный дом, Ты показался нынче мне Раззеленевшимся кустом, Расцветшим в полной тишине. А воздух помнит все дома, Запечатлевшиеся в нем, Как память сердца и ума, Красивый, старый, черный дом. 1975 |
