Этюд II …А если ты искал дорогу, Выискивал в ухабах путь И подвернул в тумане ногу Так, что без друга не шагнуть? И спутники, ну, скажем, двое, Товарищи твои, уйдут Одни и даже взгляд с собою, Твой взгляд последний не возьмут. И унесут не только слитки Открытий на ученый суд. Виденье солнечной калитки, Любимый голос унесут? Скорей, скорей вздохнуть в тени, В кусты глаза и плечи пряча. Как будто это не они, А ты сильнее, ты, лежачий… Днем прелых веток тяжкий дух До головокруженья. Ночью ж Не иней — снег. Не сделать двух Шагов. Да ты уж и не хочешь Стоять, идти; лишь бы ползком, Рывком, лишь бы водички ржавой Испить под тем гнилым пеньком, К воде припав щекой шершавой. Лишь бы трухлявый ствол какой Не лег бы поперек дороги. Когда, как горные отроги, Вершины пихт над головой. Когда и звать на помощь лишне. Ползком, рывком, почти без ног, Лишь сердце собственное слыша, Ты думаешь, ты одинок? Тогда зови на помощь силы, Последние, что есть в крови, Зови на помощь облик милой, Порог родительский зови. Все, что не сделано тобою, Все, что огромной целиной Лежит вдали. Все, что весною Не поднято. Былой весной. И все, что будущим апрелем Замахивался — молодым — Поднять, охвачен дела хмелем, Апрелем, будущим, твоим. … … … … … … … … … … … … … … И человек сквозь хлябь и тьму Придет и не найти не сможет. И ухо чуткое приложит С надеждой к сердцу твоему. Ты думаешь, что те — ну, двое, Ну сколько, бедных, было их — И вправду унесли с собою Все, что дано на всех живых? 1955, 1968 «Была зима белым-бела…» Была зима белым-бела. Мы часто окна отпирали. На раме бабочка жила, И птицы в комнате летали. Потом мы выпустили птиц. Куда-то бабочка пропала. И так растаял лед ресниц, Как будто их и не бывало. Зачем же мне все шепчет стих О том, как ты в мерцанье чистом На лыжах с хлопаньем и свистом Летишь по склону дней моих? 1968 «Все чернила вышли, вся бумага…»
…Птица малая лесная. А. Пушкин Все чернила вышли, вся бумага, Все карандаши. На краю бузинного оврага Стой и не дыши. Сквозь туман просвечивает зелень, Клейкая пока. Где-то здесь, среди ее расселин, Он наверняка. Вот! Ни с чем, конечно, не сравнимый Сколок с пенья льдин. Первый, пробный, но неоспоримый. Вот еще один. Вот опять! Раскатисто и тесно. Тишь… В листах куста Происходит перемена места — Веточка не та. И покуда тишь не раскололась Льдиною на льду, Есть во всем Извечный жаркий голос: «Что же ты, я жду». Замиранье целого оврага, Листьев и души. Все чернила вышли, вся бумага, Все карандаши. 1968 Пригород Здесь вешний бор с залетными пичугами, В канавах снег, лежащий как-то боком, Здесь деревянные дома с причудами Скрипучих лестниц, корабельных окон. Куда плывут сугробы обветшалые? Куда по ним скамья плывет, как лодка? Под синим небом птицы небывалые Здесь влажно каркают, что жизнь — находка. Кто этих сов из деревяшек выдумал? Путем каких подсказок и шпаргалок? Когда на соснах видимо-невидимо Синиц, и снегирей, и первых галок. Не думайте о нем, о том мечтателе. Он знал: растают наледи и глянцы. Когда ж я здесь — вослед за мной, читатели, Плетется след Летучего Голландца. Не может быть, чтоб люди в этом здании, Исполненном немого благородства, Всем чудакам копили в назидание Одну лишь сажу, копоть да уродства. Ведь вот сбегает по ступенькам девочка, Вся в голубом и белом, чтобы, чтобы Пощекотать сырой весенней веточкой Ушко большого старого сугроба… 1968 «Листья прыгают, как лягушата…» Листья прыгают, как лягушата, Через стежку туда и сюда. Только миг! Через край из ушата Дождевая польется вода. Только ветер еще, а не туча. Только облако в пятнах сырых. Но малинник уже взбаламучен, А ведь был удивительно тих. Может быть, с этим ливнем осенним Что-то с сердца и схлынет у нас. Я могу с небывалым уменьем Рассказать все, что будет сейчас… Прекращаются вздохи и всхлипы, И спокойно несет водосток Опрометчиво сорванный с липы, Словно яблоко круглый, листок. Но, бумажному влажному змею Улыбаясь, как дети лучу, Я опять ничего не умею И уметь ничего не хочу. 1968 |
