«Снится мне: я и стар, и беззуб…» Зеленею, таинственный клен, Неизменно склоненный к тебе. А. Блок Снится мне: я и стар, и беззуб, Но любовь сердце старое гложет. В этот час — рюмку водки, слезу б. Только нет, это нам не поможет. Снится мне: просыпаюсь в саду На скамейке, росой окропленной. Жду. И слышу: «Ты слышишь? Иду! Я пришла, мой седой и влюбленный…» Запах розовый. Кленов верхи. Молодые сжимая запястья, Я читаю ей тихо стихи Небывалого лада и счастья. Но, как это бывает во сне, Как случается со стариками, — На скамейке пустой в тишине Развожу я пустыми руками. Просыпаюсь опять. Никого. Старика и в помине не видно, И не жаль мне нисколько его, А стихам его даже завидно. 1980 «Куда ты делась, музыка моя…» Куда ты делась, музыка моя, Не знавшая крюков и линий нотных? Где ты сейчас? Какого бытия Взыскуешь ты среди теней бесплотных? В недавнем прошлом или в тех местах, Где только вещь осталась от былого? Меня ночами посещает страх Не песенного — чуть живого слова. И, словно из больничного окна, Гляжу я на весенние деревья. Не их ли мне просить, чтобы весна Не отказала в слове и напеве? Или, пять пальцев грустно вжав в висок, Твердить себе, слагая стих умело: Здесь море чистой музыки шумело, Вся эта музыка Ушла в песок. 1980 «Прекрасная необычайность…» Прекрасная необычайность Обыденного — хороша… Ведь это чистая случайность, Что ты живешь, что есть душа. Все это маленький подарок, Который так легко отнять, Который, может, тем и ярок, Что может даже не сиять. 1980 «Карнизы вывесили бахрому сосулек…» Карнизы вывесили бахрому сосулек. От удивления осел сугроб. У птиц так много всяческих свистулек, Что у ветвей, как у детей, озноб. Снег тает с крыши, с блеском булькая в кадушку… Еще вчера пейзаж не ставивший ни в грош, Как наступая на воздушную подушку, Ты вдоль забора отсыревшего идешь. Куда? Так сдвинулись все эти дали, близи, Так с беспредельностью прозрачно слит предел, Что кот, за голубем следивший на карнизе, Вдруг вытянулся — и не полетел. 1980 «Есть жизнь у меня…»
Есть жизнь у меня, О которой не знает никто. Возьму свою палку, Тихонько надену пальто И скроюсь. Исчезну, Растаю, как воздух, Как даль… Куда же он делся? — Посмотрит на туфельку шаль. Расскажет ли трость, Возвратясь: Отдохнул иль устал, Кого обогнал, От кого я в той жизни отстал? Возможно, наступит Серьезнейшая тишина. А это всего только тайна. 1981 «Мне позвонила улица…» Мне позвонила улица… Я снял Поспешно трубку, думал: это ты. «Куда ты подевалась? — я сказал. — Я ждал тебя до полной темноты». Но это улица ко мне звонила… Листва шумела и к себе манила. На все мои призывы отвечали Какие-то трамвайные звонки. Не понимал я, что обозначали И восклицанья чьи-то, и смешки… И голоса, врывавшиеся в трубку И в ней шумевшие наперебой, Меня склоняли к здравому поступку — Повесить трубку, то есть дать отбой. Но было странное очарованье В молчанье, полном дальних голосов. Мне иногда в нем слышалось дыханье, Биенье сердца или бой часов… Мне позвонила улица, шумиха. Пространства стали дальние близки. «Спасибо, улица!» — сказал я тихо. И раздались короткие гудки. 1981 Оптимистика … Мысль о смерти… Если это мысль, то мысль о жизни. Ветка за окном запахла горько. Вот пойди попробуй увяжи с ней Мысль о смерти. Не поймет нисколько. У меня есть, в общем, три могилы. Не моих. Своих. Я в них частично. Ветка напряглась от вешней силы. Ветка эта мне не безразлична. Как прозрачна синяя погода! Синий цвет зеленым набухает. Мысль о смерти не дает прохода… Пусть на мне природа отдыхает, Я уж обойдусь без этой мысли Хоть сегодня: потому что надо Деньги на субботник перечислить, Да и с этой веткой нету слада. Хоть ушел, растаял холод жуткий, То — тепла ей, то ей — дождик брызни. Мысль о смерти — это вам не шутки. Мысль о смерти — это мысль о жизни. 1981 |
