«Я люблю незнакомые улицы…» Я люблю незнакомые улицы, А особенно осенью, в дождь, Когда небо темнеет и хмурится, Пробегает деревьями дрожь. А по крышам блестящим и мокрым Дождик каплями крупными бьет. По мутнеющим, плачущим стеклам За слезинкой слезинка ползет. Пляшут капли на крышах блестящих, И струятся ручьи и журчат. На деревьях, стволами скрипящих, Бледно-желтые листья шумят… 1945 «О умножение листвы…» О умножение листвы На золотеющих дорожках! О липы — с ног до головы В блестящих ледяных сережках! О луж осенних зеркала, Не замутненные остудой! О зимний ветер отовсюду! О неожиданное чудо — Узор оконного стекла… 1946 Владимир Соколов. 1946 «Вагона мерное качанье…» Вагона мерное качанье. В дали вечерней цепь огней. Следы последние прощанья С души стираются моей. Летит наш поезд, а за нами Сквозь облаков ночную рать Луна несется над полями В надежде поезд обогнать. 1946 Слова Духом десятилетий, Давних, а не моих, Звуки вобравши эти, Отяготился стих. Как мне от них спасаться? Грусти на них печать. С нового ли абзаца Жизнь моих строк начать? Но заменить их нечем, Сердцу они святы: Снег. Переулок. Вечер. Ветер. Ограда. Ты. 1947 «О свет зарницы моментальной!..»* [5] О свет зарницы моментальной! О детство! Да, что в те года Событья в сердце наметали, Теперь прошито навсегда. Опять по этим коридорам, Где возле лестниц зеркала, Меня, не знаю в раз который, Тоска и память повела. О, вряд ли можно равнодушно Глядеть на стены, на паркет, Из тьмы зовущие послушно Воспоминания в ответ, На эти лестничные клетки, На эти серые, в летах, Полунагие статуэтки Амуров с лампами в руках. О, этих памятников скольких Так дорога немая речь… Разбито детство! Хоть осколки б Подольше в памяти сберечь. 1947 Спасоналивковский переулок
В час, когда слабость рвется из глаз, Я вспоминаю: не для прогулок — Есть у меня! Есть про запас! Спасоналивковский переулок. Там проживает моя родня: Вечные липы, ветхие зданья, Крупный булыжник, те, что меня Ждут и спасают без опозданья. Что меня связывают с такой Давностью ветхой, полузабытой, Коей давно пора на покой, С той, у которой все пережито? С этою липой, что особняк Ветками тихими обнимает? Он все дряхлеет. Липа — никак! Омоложается с каждым маем. Но я влюблен в их сторону (За их участье ко мне без лености) Не без оглядки на старину, Но без отрыва от современности. Я обхожу эти дома. Листья ловлю. Их лепетанье. Будто читаю старый роман Несохранившегося изданья. Пусть он чужой. Пусть он не тот. Может быть, я здесь потому, что В нем меня что-то новое ждет, То, чему это, ветхое, чуждо. Где-то шумят (так далеко, Будто бы в веке другом) трамваи, Автомобили… Вот и легко Сердцу, а почему — не знаю. Может, от мысли, что этот дом — Тот и она в нем проживает, Та, что меня уже день за днем Так же, как я ее, ожидает. Я прохожу. Жду у окна. Листья ловлю. Их лепетанье. Может быть, где-то, где-то она, Так что напрасны все ожиданья. Мало ли что! И наяву, Может быть, здесь ее голос услышится. Может, она, въехав в Москву, Именно в этом доме пропишется… Вот потому всякий я час Помню (не просто ради прогулок): Есть у меня, есть про запас Спасоналивковский переулок! 1948 «О, что мне делать с этим бедным даром…» О, что мне делать с этим бедным даром — Влюбляться в окна, синие как небо, В сосульки, что повисли на карнизах, Кривые и блестящие, как сабли, — Во все, что нам дается жизнью даром, Но что для сердца делается хлебом, — И ветки скрип, и вечер тучек сизых, И снега шелест, и улыбка чья-то. 1949 вернуться * Произведения, отмеченные звездочкой, не вошли в прежние книги. |
