Сунь У-кун вдруг ловко перекувыркнулся и выскочил в раскрытое окно.

— Вам пора обедать, господа, — крикнул прекрасный царь обезьян, вскочил на проплывающее мимо облако и уплыл куда-то в сторону Поднебесной.

Я проводил его глазами и повернулся к Венедиму.

— Сунь У-кун прав, господа. Я распорядился подать обед к этому часу, — проговорил страж, вставая. Потом он проговорил формулу поляризации пространства, и на месте нашего друга оказался переливающийся из формы в форму призрак. — Идемте, — предложил Венедим.

Нам здорово повезло с погодой. Стояла уже середина октября, а на дворе по-прежнему было почти что, по-летнему тепло и сухо. Прошел месяц со дня нашей встречи с прекрасным царем обезьян, прежде чем я смог с чистой душой сказать, что жизнь наша устаканилась и вошла в какую-то колею. И снова, первым об этом узнал Сунь У-кун.

Накануне он пришел к нам после обеда. Теперь он всегда приходил именно в это время. Они с Венедимом решили, что после завтрака нам полагается любоваться красотами Китая, под руководством Венедима и Родована, а после обеда — вести философские беседы с Венедимом и Сунь У-куном. Родована не допускали на встречи с каменной обезьяной, объясняя это тем, что он и чинами не вышел, и возраст у него слишком уж юный. Что такой человек может знать о жизни? Правда, Родован был всего на два-три года моложе меня, и, конечно же, старше Милочки и Яноша, но это никого не волновало. Считалось, что меня сделали мудрым не по годам государственные заботы, а остальные — со мной. В самом деле, я не мыслил, что пойду куда-нибудь без друзей.

Так вот, накануне Сунь У-кун пришел к нам после обеда, посмотрел, как я заботливо закутываю Милочку в легкую кофточку из ангорки и проговорил:

— Все-таки, я только сейчас понял, чем я заплатил за свое бессмертие. Вот возьми себя, Яромир. Я для тебя был любопытной диковинкой от силы два-три дня. Теперь же тебя гораздо больше волнует и радует твое предстоящее отцовство, чем ожившая каменная обезьяна.

— Это потому, что я не отношусь к тебе, как к каменной обезьяне. Я отношусь к тебе, как к личности, — возразил я.

— Ты так и брату, поди, позабудешь рассказать, что встречался с Сунь У-куном.

— Ну что ты! — искренне возразил я. — И Вацлав и Милан будут в восторге, когда я расскажу, что встречался с самим Сунь У-куном. Да они оба позеленеют от зависти!

— Прямо уж, позеленеют, — проворчал прекрасный царь обезьян.

— Не дуйся, У, будь лапочкой. Научи меня лучше кататься на облаке, — заныл я.

Сунь У-кун хихикнул. Когда я впервые назвал его У, все растерялись, включая меня самого. А было это после очередной философской беседы, в которой Сунь У-кун с увлечением разбирал славянские корни в наших именах и, попутно, рассказал, что имя У означает Понимание, а кун — это буддийское имя. А все вместе — У-кун — означает Познавший небытие. Я сообщил, что небытие здесь, в общем-то не причем, а вот Понимание — звучит неплохо. Правда, я не понял, можно ли, согласно правилам китайского этикета, употреблять только одно имя У. Но прекрасный царь обезьян не возражает. Ему это даже нравится.

Когда я назвал Сунь У-куна У Венедим помолчал, подумал, и засмеялся.

— Вам действительно идет имя Понимание, — признал он. Но сам Венедим ни разу не назвал прекрасного царя обезьян иначе, чем полным именем с фамилией.

Вот и сейчас Венедим только усмехнулся и покачал головой, а Сунь У-кун растаял и все также ворчливо проговорил:

— Я тебе говорил, Яромир, это опасно. Нет, сложностей здесь нет и близко. Дело в том, что облака состоят из микроскопических капель воды. А капля воды имеет такую форму благодаря силе поверхностного натяжения. И если точно знаешь, как увеличить силы поверхностного натяжения, то удержаться на облаке не представляет ни малейшего труда. Вот только ты можешь схватить при этом смертельную дозу радиации. Мне и то каждый раз после полета приходится проводить полное обеззараживание, чтобы не поубивать всех вокруг.

Сунь У-кун, неожиданно для всех нас, отнесся к нам, как любящий дядюшка. Он терпит порой бестактные вопросы Яноша и мои капризы, когда я начинаю выдумывать, как надо правильно жить или отстаивать первый попавшийся на язык тезис. Сунь У-кун неизменно утверждает, что мы таким образом хотим уверить его, что он, в сущности, ничего не потерял, отказавшись от жизни. Посему он благодарит нас, чем неизменно поощряет на еще более нелепые выходки. Вот и сейчас, поняв, что с облаком у меня ничего не выйдет, я расположился поудобнее на диване, обнял жену и проговорил:

— Тогда расскажи о себе, У. Ты уже давно обещал рассказать, почему ты взял для своего тела именно нефрит. Нет, я помню, что тебе подарили кусок нефрита. Но я никогда не поверю, что ты воспользовался для такого серьезного дела подручным материалом.

Сунь У-кун захихикал.

— Вообще-то я так и сделал, Яромир. А уж потом навешал ученикам на уши лапшу долголетия по поводу того, что этот камень олицетворяет собой пять основных достоинств, соответствующих душеным качествам человека — мягкий блеск соответствует мягкосердечию, прочность — умеренности и справедливости…

— А при чем здесь умеренность? — перебил я.

— Другой одежды не надо, — объяснил Сунь У-кун. — Мелодичный звук при ударе сравним со значением учебы…

— Это в смысле учись, не учись, все равно — камень? — не выдержал я.

Прекрасный царь обезьян захихикал и стукнул лапой по голове. Раздался мелодичный, гулкий звон. — Негибкость и неизменяемость камня говорят о мужестве…

— Скорее об упрямстве, — хмыкнул я.

— А это почти одно и то же, — спокойно отозвался Сунь У-кун. — Ибо мужество в чистом виде вообще не существует. Есть упрямство, и есть гордость. Качества местами хорошие, а местами довольно-таки неудобные. Так вот, Яромир, а внутреннее строение нефрита, не поддающееся подделке, является символом чистоты.

— Признать внутреннее строение залогом чистоты? Скорее нужно было признать его залогом интеллекта. А звук при ударе можно держать и за символ чистоты. Ибо наиболее чисты помыслами именно подобные, — я показал, как наш каменный гость стучал лапой по голове, — существа.

— Может быть ты и прав, — Сунь У-кун легкомысленно пожал каменными плечами. — Но знаешь, в те годы мне не с кем было обсудить эту проблему. Строго говоря, ты первый, с кем я могу так свободно общаться.

— Почему? — искренне удивился я. — Ведь у тебя были последователи, ученики, коллеги-даосы, наконец.

— Исключительно потому, что перед всеми ними я должен был сохранять свое лицо. А перед тобой…

— Не обязательно? — засмеялся я.

— Скажи лучше, как бы мне это удалось, если ты не успел поздороваться, как подумал, какой я породы!

Мы дружно рассмеялись.

— Считай это недостатком телепатического общения, — попросил я. — Обычно я довольно-таки вежлив.

— Не может быть! — отрезала каменная обезьяна. — За все время нашего знакомства, я не заметил у тебя ни одной почтительной мысли.

— Так я же вежлив на словах, а не в помыслах! — обиделся я.

— Боюсь, что о вежливости ты вообще не имеешь ни малейшего представления, — продолжил прекрасный царь обезьян. — Я, впрочем, тоже. Поэтому, ты мне и нравишься.

Извольте видеть!

— Послушай, У, а я всегда считал, что нефрит должен быть зеленым.

— Это, так называемый, нефрит-термолит. Он содержит мало окиси железа, поэтому и такого цвета. А коричневые полоски появились из-за микротрещин в камне. Они такого цвета из-за обычной ржавчины.

— А я слышал, что нефрит помогает читать мысли, — задумчиво проговорил Всеволод. — Это не с вами связано, господин Сунь У-кун?

Каменная обезьяна легкомысленно махнула лапой и почесалась.

— Не знаю, сынок. Все может быть.

Венедим, с интересом прислушивающийся к нашей высокоинтелектуальной беседе из своего любимого удобного кресла, решился напомнить о своем существовании.