— Да… — я потер рукой лоб. — Кажется, наставник, для одного дня мы видели слишком много чудес.

— В таком случае, дети мои, позвольте предложить вам отдохнуть. А потом я покажу вам еще один прекрасный пейзаж…

Накануне Иаким сказал, что познакомит нас с очень интересным человеком. Когда на следующий день он привел наставника Цай Юня, мы все подумали, что это он и есть. Мы целый день провели в обществе наставника рекрутов, и он буквально покорил нас своим обаянием, непривычной философией и странными историями. А вечером он сообщил нам, что помимо всего прочего, он еще и мастер рукопашного боя. В ответ на мое удивление, он попросил позволения показать нам свое искусство и предложил выставить против него любого бойца. Я отказался. Мне, отчего-то показалось, что единственный наличествующий в компании серьезный боец, я имею в виду полковника Всеволода, совсем не рвется демонстрировать свое искусство. Кроме того, я не верю в показательные выступления. А бой до победы приведет к смерти одного из бойцов. Севушку я предпочту видеть живым, а смерть наставника создаст нам дополнительные трудности. А их у нас и так немало.

К ужину Цай Юнь доставил нас в гостиницу «Рекрут» и попросил разрешения откланяться, пообещав зайти за нами завтра утром и продолжить показ достопримечательностей Китая и Поднебесной. Мы попрощались и не без удовольствия остались одни. Присутствие наставника мешало нам свободно обсудить наши дела. Конечно, короли с детства приучены к эксгибиционизму. Почему-то считается, что мы не нуждаемся в уединении, и все наши дела, включая самые интимные, обсуждают все, кому не лень. Вероятно, это еще одно оправдание существования монархии. Должен же быть у людей в стране общий интерес. А тут такая новость — король завел семнадцатую любовницу на этой неделе! Или еще что-нибудь в этом роде. И не важно, что у меня за всю жизнь было меньше любовниц, чем мне приписали только на одной неделе. Людям нужны легенды.

Но я отвлекся. Я просто хотел сказать, что ценю уединение ничуть не меньше, чем другие люди. И пусть сегодня в понятие уединение я включил не только мою жену, что было бы вполне естественно, но и друзей. Но ведь нам хотя бы не мешали посторонние.

Но насладиться минутами отдыха нам не удалось. Не успели мы рассиропиться, как в дверь постучали и ко мне в номер заглянул призрак.

— Добрый вечер, ваше величество, господа, — голосом Иакима сказал он. — Сегодня я приглашаю вас на ужин. И поторопитесь. Я с дамой.

Обречено переглядываясь, мы встали и покорно пошли за стражем. В самом деле, негоже заставлять ждать даму. Иаким провел нас в комнату, где мы обычно обедали, и проделал все необходимые заклинания. Перед нашими глазами предстал сам Иаким, принарядившийся в цивильный костюм и белоснежную рубашку, и женщина — китаянка лет пятидесяти, чуть полноватая и очень красивая. Аккуратная прическа — волосок к волоску, круглое лицо с миндалевидными глазами, умело покрытое слоем косметики, так, что косметика казалось совершенно естественной на ее лице, точеный носик, ладненькая фигурка. Она показалась мне таким же произведением искусства, как и китайская природа.

— Знакомьтесь, ваше величество, господа. Это Ли Пин-эр. Помните, я обещал вам знакомство с интересным человеком?

— Очень рад нашей встрече, — я поклонился, и протянул было руку к даме, чтобы поцеловать ее нежную ручку, но вовремя спохватился и почтительно сделал вид, что целую воздух. Милочка с насмешливой укоризной посмотрела на меня. Всеволод, в свою очередь, низко поклонился, Лучезар и Янош последовали его примеру.

Ли Пин-эр попросила нас занять свои места за столом и села на восьмимерную сторону стола рядом с Иакимом. Официанты подали еду и мы принялись за ужин. Некоторое время мы молча ели, потом Иаким аккуратно вытер усы салфеткой и сказал:

— Ваше величество, помните, я говорил вам, что сразу после войны некоторые люди переходили в восьмое измерение посредством мутаций? Ли Пин-эр одна из таких людей. Если вы попросите, она расскажет вам, как это было.

Мы изумленно уставились на женщину. На вид ей было около пятидесяти. Но если мутации были сразу после войны, то, сколько ей лет на самом деле? Пятьсот? Семьсот? Все это с трудом укладывалось в голове.

Ли Пин-эр заговорила негромким, мелодичным голосом.

— Вообще-то я была одной из последних, господа. Первое время, после окончания войны, изменялся один человек из ста. И не только в Китае, но и в других странах нашего континента. Потом мутации стали случаться все реже и реже, и люди начали надеяться, что их миновала сия чаша. Вот и я в детстве даже не подозревала о стражах границы, охраняющих наш мир от безумия войны. Я родилась через двести одиннадцать лет после окончания войны в маленькой деревушке, неподалеку от Саньмынься. Сначала я жила, как все дети, а потом, когда пришла пора превращаться в девушку, мне стали сниться странные сны. В нашей деревне уже давно не было мутантов, поэтому никто не мог рассказать мне, что со мной случилось, никто не мог посоветовать, как жить дальше. Но сны являлись и являлись. Они измучили меня. Во сне я непременно должна была прийти или в город, или на границу, иногда даже в сам Закрытый город в Пекине. Во сне я шла, бежала, летела и никак не могла достичь своей цели. Наконец, я решилась. Однажды летним вечером я тайком выскользнула из дома и побежала в Саньмынся. Город я знала неплохо. Я нередко бывала там с родителями на ярмарке, или в театре. Но сейчас меня манил не просто город, а то здание, в котором, как я поняла, вы сегодня были. Я была молода. Мне было около четырнадцати, и я беззаботно бежала к этому дому, радуясь, что наяву он никуда от меня не уходит, не то, что в моих снах. Уже темнело. Но это не пугало меня. Наоборот, это вселяло надежду, что меня никто не заметит. Входная дверь в те годы была из толстого, тяжелого стекла. Сквозь нее можно было разглядеть огромный полутемный зал, заставленный какими-то таинственными машинами. Перегородок тогда не было. Весь первый этаж представлял собой один большой зал, — Пин-эр вздохнула и замолчала. Ее темные глаза затуманились, словно пытаясь разглядеть сквозь прошедшие годы то, что увидела когда-то маленькая девочка. Пин-эр положила изящные, словно стебли лотоса, руки на колени и заговорила, по-прежнему глядя куда-то вдаль. — Я толкнула стеклянную дверь и вошла. Внезапно я почувствовала необычайную легкость. Такую, словно вот сейчас оттолкнусь от пола и взлечу. И я побежала по залу большими прыжками, смеясь от радости. Вдруг я поняла, что не рассчитала прыжок и сейчас я должна удариться плечом об угол какого-то металлического ящика. Я сжалась, чтобы было не так больно, и легко прошла сквозь коробку. Я могла проходить сквозь твердые предметы! Я пробовала еще и еще, потом подпрыгнула повыше, чтобы узнать пройду ли я сквозь потолок и прошла. Более того, я полетела. Я летела по коридорам со сводчатыми потолками, заглядывала в комнаты, заставленные разнообразными приборами, потом, оказавшись на самом верхнем этаже, я услышала голоса. Мужские и женские голоса, которые говорили с весьма таинственными, как мне показалось, и озабоченными интонациями о сущей чепухе, вроде возмущения поля. Мне, почему-то представилось большое поле с капустой, пытающееся завозмущаться и я с трудом сдержала смех. Но, наверное, неровное дыхание выдало меня, какая-то европейская женщина обернулась ко мне и проговорила:

— Вот она!

Я побежала, точнее, полетела. Мужчины и женщины — там были китайцы и европейцы, побежали за мной, потом та женщина, что заметила меня первой, выстрелила в потолок. А я как раз хотела проскользнуть через потолок на крышу, а там уж спуститься на улицу. Женщина промахнулась, а может она и не целилась в меня. Она попала в потолок, и он стал для меня непроницаемым. Я отскочила от него, как мячик, с трудом выровняла полет и полетела дальше. Женщина и еще какой-то мужчина стреляли, я пыталась пройти через потолок и радовалась только тому, что они не могли меня схватить, я летела высоко над ними, они не доставали до моих ног. Вот женщина выстрелила еще раз, на потолке надо мной даже образовалась словно бы ледяная клякса и я подумала, что нужно попытаться уйти сквозь стену. Я изо всех сил кинулась к стене, плавно изгибающейся аркой к потолку, и оказалась в темной комнате. Оттуда я вылетела на крышу, подлетела к другой стороне здания и полетела сквозь перекрытия вниз. Там я выскользнула из зала прямо сквозь стену у противоположенной от входа стороне и оказалась на другой тихой улочке. Я осмотрелась. В сгущающихся сумерках весело горели огни над дверями подъездов, в соседнее, двухэтажное здание вело высокое крыльцо. Над дверью значилась надпись «Кафе-бар». Я прошла по улице, легкость моя куда-то делась, и летать я уже не могла, выскользнула из города и побежала через поле — оно ничуточки не возмущалось — к себе в деревню. Там меня уже искала взволнованная мать.