Пушьямитра был тронут. Он благоговейно надел кольцо на палец, сняв при этом с руки те кольца, которые были надеты и сунув их в карман.

— Благодарю вас, отец мой. Я не нуждаюсь в сувенирах, чтобы сохранить самые нежные воспоминания о моем отце, но получить его от вас мне очень приятно.

Пушьямитра поцеловал мою руку, потом, несколько неуверенно обнял меня. Я поцеловал молодого человека в лоб.

Гита… я еще не описал ее. Тоненькая, но уже вполне сформировавшаяся, большеглазая семнадцатилетняя девушка. Особенно пышными формами она не отличалась, но лицо было очень милым. Конечно, на фоне шикарной Милочки она не смотрелась, но такую красивую женщину, как Джамиля я не встречал нигде — ни в Верхней Волыни, ни в Элладе, ни в Египте, ни в Джибути. А так, чувствовалось, что она живая, веселая, умная девушка. Пушьямитре повезло. Заключая династический брак, можно напороться на чертовку в юбке.

Гита подошла поблагодарить меня за подарок, я по-отечески поцеловал ее в щечку. Надеюсь, я не нарушил при этом местные традиции. Пушьямитра то отнесся к этому благосклонно, но он ко мне привык.

Сразу после свадебного завтрака мы вернулись на «Кришну». Брак махараджи должен был подтвердить император. Поэтому, молодые, под усиленной охраной, направились в Паталипутру. Вот только я не понял, где Пушьямитра собирался разместить охрану на «Переплуте». Мысль о том, что можно взять другой корабль, попросту не приходила ему в голову.

Впрочем, едва добравшись до Муси — притока Кришны, на котором стоит Хайдарабад, я обнаружил, что несправедлив к сыну. Кроме «Кришны» на реке красовался еще один корабль — такой же, как «Кришна», только побольше. Он носил гордое имя «Хайдарабад». На него погрузилась многочисленная — не чета моей! Охрана молодоженов. Всеволод даже завистливо повздыхал.

— Видите, какое у людей начальство, Яромир? Совершенно не мешает работать. Аж завидки берут!

— Знаешь, Севушка, а местным ведь и в самом деле приходится работать, — возразил я. — Подумай — пятьдесят княжеств дружно грызутся друг с другом. Тут работники службы безопасности жирком не обрастают! — и я похлопал Всеволода по плоскому животу.

— Да вам хоть семьдесят княжеств организуй, все равно будете вставлять палки в колеса везде, где сможете!

— Ты, кажется, путаешь меня с Вацлавом.

— Вот — вот. И брата так же воспитали. Если у меня есть седые волосы, то это исключительно на вашей совести.

— А если намечается лысина, то это на совести чужих подушек.

Всеволод рассмеялся.

— Ну, никакого сочувствия!

— Да знаешь, по-моему, тебе жаловаться не приходится.

— А я и не жалуюсь, Яромир. Я завидую.

— Так… Круг замкнулся. Пойдем по второму?

— Лучше не надо, — рассмеялся Всеволод.

Итак, мы поплыли к Бенгальскому заливу. Плыть по течению оказалось несколько быстрее, чем против оного, так что уже к обеду четвертого дня пути мы прибыли в Мачилипатнам — Хайдарабадский порт. Там мы пересели на наш «Переплут» и вышли в море. Не успели мы отойти от берега, как Пушьямитра быстренько переоделся и присоединился к матросам на палубе. Гита смотрела на его подвиги широко открытыми глазами.

— Что ты делаешь, Пушьямитра? — не выдержала она.

— Капитан Лучезар утверждает, что чем быстрее мы отойдем от берега, тем спокойней нам будет плыть. Вот я и помогаю.

Гита решила, что мысль свежая, и спросила, не может ли чем помочь и она. Джамиля, видя такое дело, перехватила инициативу в свои руки.

— Конечно, дорогая, — сказала Милочка. — Пойдем, нам нужно устроить тебя как следует.

К счастью, Пушьямитра посадил своего летописца на «Хайдарабад». Так что его каюта оказалась невостребованной. Ее теперь предоставили Гите. Правда, супруги оказались в разных каютах, но несколько дней можно ведь и потерпеть.

Пушьямитра, увидев действия Гиты и Джамили по обустройству, отпросился у боцмана и подошел ко мне.

— Отец мой, а нельзя ли убрать перегородки между нашими с Гитой каютами? Спать вдвоем в четырехметровой каюте будет душно, а расставаться с молодой женой просто неприлично. Вы же понимаете, отец?

— Да, конечно. Я переговорю с капитаном.

Когда смысл просьбы махараджи дошел до Лучезара он тихонько взвыл.

— Никаких переделок во время рейса, господа! Вы что, совсем с ума посходили? А что касается каюты, так я уже отдал приказ. Мои вещи переносят в бывшую каюту махараджи.

— Но, господин капитан… — начал было Пушьямитра.

— Отставить разговорчики, господин Пушьямитра. Кажется, вы взялись было работать на палубе — вот и работайте, креветку вам в компот!

— У Милорада учился? — засмеялся я.

— А то! — хмыкнул Лучезар и добавил, когда махараджа вернулся к работе. — Ничего страшного, Яромир. Я перебьюсь несколько дней. Молодой человек только что женился. К тому же, вы называете его сыном.

— Спасибо, Лучезар.

— Не стоит благодарности. Махараджа тоже человек, в конце концов!

Жизнь на «Переплуте» быстро вошла в колею. Снова медитации, массаж, работа на палубе, завтраки, обеды и ужины в кают-компании. Только теперь место молчаливого летописца занимала молоденькая жена махараджи. Гита поначалу смущалась в незнакомой компании, тем более что мы были воспитаны в других обычаях, в другой культуре. На ее взгляд, мы частенько совершали промахи и говорили что-то не в лад и невпопад. Но видя спокойное отношение к нашему невежеству со стороны своего мужа, она понемногу обвыклась, и мы смогли увидеть ее такой, какая она и была. Непосредственная, взбалмошная, еще более пылкая, чем Пушьямитра. Тот, по сравнению с женой, являлся образчиком сдержанности и изысканных манер. Я, наконец, понял, почему наши западные манеры так раздражали бхаратцев. Мы были скупы на комплименты, на цветистые обороты, говорили все настолько просто, что на слух индусов это граничило с грубостью. Понятно, что молодой девушке оказалось проще перенять наши манеры, чем махарадже, который худо — бедно, но правил своим княжеством уже больше четырех лет.

Плыли мы без приключений. Правда, на четвертый день мы попали в шторм, и мне снова пришлось заняться медициной. К счастью, признаки надвигающегося шторма удалось заблаговременно заметить, капитан принялся руководить подготовкой корабля, а кок спустился в трюм и достал заранее припасенное холодное мясо, рыбу горячего копчения, овощи, фрукты, хлеб, масло, пирожные, вино, молоко и даже успел вскипятить чай.

— Куда вы это тащите? — тихонько поинтересовалась Гита, завидев кока с двумя юнгами, перетаскивающих целую гору провизии в кают-компанию.

— Надвигается шторм, госпожа Гита, — объяснил кок, — А господин Яромир очень подвержен морской болезни.

Гита побежала за разъяснениями к Пушьямитре, тот, смеясь, повторил ей объяснение кока и заботливо добавил:

— Иди в каюту, дорогая. Как только начнется шторм, я присоединюсь к тебе. Знаешь, я тоже очень подвержен морской болезни, только на другой лад. Я бы даже сказал, на прямо противоположенный лад. Кстати, если ты не подвержена той же разновидности болезни, что и я, тебе лучше присоединиться к господину Яромиру в кают-компании. Все ж таки приятнее смотреть, как человек ест, чем наоборот.

Гита задумчиво пошла было к себе, потом подумала, и пошла к Джамиле — единственной женщине на корабле, кроме Гиты.

— Оставайся со мной, дорогая, — пригласила Милочка. — Пушьямитре, боюсь, самому потребуется врачебная помощь, а единственный стоящий врач на корабле — мой муж.

— А как же его морская болезнь?

— Ну, кок натащил на стол вполне достаточно продуктов, чтобы помочь Яромиру.

Налетел шквал, на море поднялись волны. Я торопливо ушел с палубы и устроился за столом в кают-компании. Там уже были Милочка с Гитой, следом за мной пришли Всеволод и Янош. Наскоро перекусив бутербродами с рыбой, с мясом и чуть не половинкой курицы, я закусил помидором и встал.

— Надо пойти проверить, как там Пушьямитра. В прошлый раз он плохо перенес шторм.