Я, было, прервал обсуждение этой животрепещущей темы на аперитив, потом погрузил всю компанию в экипаж и отвез к себе. За ужином Милан снова переругался с моим братом.

— Вацлав, прежде чем назначать меня на подобный пост, мог бы спросить, что я думаю по этому поводу.

— И что ты думаешь?

— Что я рылом не вышел.

— Совершенно с тобой согласен, мой мальчик. Именно поэтому я и не спросил твое мнение.

— Не понял.

— Но это же элементарно, Милан. Я заранее знал все, что ты мне скажешь, поэтому, зачем спрашивать? Кроме того, я был уверен, что отказать мне ты не сможешь.

— Почему? — подозрительно осведомился Милан.

— Ты не любишь обижать людей отказом.

— Только тогда, когда меня просят дать в морду.

В этом духе они продолжали довольно долго. Сначала это меня развлекало, потом я начал скучать и взялся просматривать посылку с границы — полуинфернальный журнал «Граница». С того дня, когда Вацлав отправил мне весточку со стражем границы, я договорился, чтобы мне присылали этот журнал. Вдруг мой брат наберется совести и напишет мне хоть пару строк. Впрочем, я был о нем слишком хорошего мнения. А вот невесты моих спорщиков явно не разделяли склонности своих женихов к конспирации.

— Мальчики, вы не могли бы прервать на минуту ваш высоко ученый спор? Я получил журнал с границы, там письмо от ваших девочек.

Словно по волшебству разъяренные петухи превратились в людей.

— Они приезжают? — воскликнули они в один голос.

— Да. Они дали заметку в журнал, когда выехали на границу с Полесьем.

— С Полесьем! — воскликнул Милан. Его рука потянулась к груди.

— Успокойся, Милан, Аввакум же обещал присмотреть за ними.

— Черт побери, мог бы заплатить им побольше!

— Да я им дал больше чем по тысяче на нос! Сколько же им надо платить?

Да, спокойствия в этот вечер не предвиделось. Вскоре спорщики перешли на проблему эликсиров и стали спорить, какие бальзамы лучше — алтайские, сибирские, вьетнамские, индийские или китайские. Вацлав высказывался за вьетнамские, которые он лично испробовал на родном брате. На вкус, доложу вам, они оставляли чего-то желать, но действовали отлично.

Вот тут я и предложил съездить в Китай. Честно говоря, на бальзамы и эликсиры я плевать хотел, но мне ужасно захотелось проветриться. Чтобы потом, вот так вот, словно бы невзначай, упоминать о карнавале в Сыцуве или о погоде в Москве. А Китай — это же просто мечта. Страна ожившей каменной обезьяны, страна с самыми древними традициями — если они пережили последнюю войну, и с самой древней цивилизацией на этой земле — надеюсь, она сохранилась.

Вот тут мои спорщики объединились окончательно. Отпустить Яромира одного? Да это же немыслимо! Вацлав клялся, что трупом ляжет, но не пустит меня дальше Адриатического моря, а Милан говорил, что поедет со мной, куда бы я ни направлялся. И скорбно вздыхал. Уезжать ему не хотелось. Он хотел жениться на своей Лерочке, завести пару-тройку ребятишек и влезть по уши в государственные дела Верхней Волыни. Как он ни ругался с Вацлавом, но я же видел, сердиться он перестал после первой же рюмки запредельно дорогого коньяка, который Вацлав привез мне в подарок из Сыцува.

Янош и Стас тоже сказали, что поедут. Причем эти переругались именно по этому поводу. Стас утверждал, что Яношу лучше сидеть дома, так как толку от него в дороге нет и быть не может, потому как единственное, что тот умеет, это экономно расходовать деньги, а мне это ни к чему. А Янош в ответ утверждал, что от него, в отличие от Стаса, хоть вреда не будет.

В общем, я всех послал подальше. Если бы мы все были частными лицами с большими доходами, мы могли бы поехать хоть все вместе. Но Вацлаву и Милану нужно было остаться на хозяйстве, Яношу — учиться и вообще устраивать свою жизнь на новом месте. Да и Стас уже наболтался по свету. Так что, тащить с собой кого-нибудь из них я не хотел. Совесть не позволяла.

Конечно, все было не так просто, и я действительно не собирался уезжать до свадьбы Вацлава. Путешествие — дело тонкое. Уехать не штука, а вот вернуться… В общем, мне было интересно взглянуть на девушку, которая покорила сердце моего брата. Опять таки, что он нашел в Москве такого, чего не смог найти в Верхней Волыни? За ним здесь бегали все женщины моложе семидесяти.

Кстати о женщинах, с появлением Яноша, количество женщин в моем дворце, как минимум, утроилось. Стоило молодому человеку взмахнуть длинными ресницами или устремить на даму взгляд своих огромных, темно-синих глаз, как она на глазах таяла. Я бы не удивился, если бы через год обнаружил многочисленный прирост синеглазых ребятишек. Но Янош однажды сказал, что он все еще девственник, что мечтает найти настоящую любовь. Такую же, как нашли Вацлав и Милан. И он готов искать ее всю жизнь.

Я только одного не могу понять. Как у кого-то поднялась рука обидеть этого молодого человека? Когда он поднимает на меня подернутые голубой влагой глаза, я в лепешку готов разбиться, только бы он утешился.

Недели через полторы после награждения, в воскресенье, Милан наконец-то выбрался в родительский дом. На этот раз причины, по которым он откладывал визит вот уже полтора месяца, отсутствовали — он приехал к родителям в элегантном экипаже, запряженном четверкой четырехмерок. Назначив Милана на должность своего заместителя, Вацлав устроил его соответствующим образом. На этот раз молодой человек занял тот дом, в котором уже успел обжиться, на правах хозяина. Дом этот принадлежал короне. Точнее, верхневолынским князьям от науки. И раз Милан временно исполнял эти обязанности, дом был в его распоряжении.

Зная пристрастие Милана к быстрой езде, Вацлав подарил Милану, на этот раз в полную собственность, две запряжки — четырех и шестимерную, элегантный городской экипаж и дорожную карету. А, вспоминая уроки верховой езды, который давал молодому человеку в Полесье, еще и несколько трехмерных — естественно! — верховых лошадей.

Впрочем, если бы Милан заранее не договорился с Вацлавом встретиться в родительском доме за ужином, он бы так и не выбрался. Медвенковские научные и околонаучные деятели обрадовались, что им поставили новенького и свеженького и решили, что из него можно веревки вить. Посему они весьма настоятельно попросили Милана ускорить, сколько возможно, рассмотрение вопроса о дополнительном финансировании научных разработок. Собственно, этот вопрос они подняли сразу, как только им представили нового начальника. И попросили назначить рассмотрение этого вопроса на следующей неделе. Если можно, во вторник.

Милан согласился. Хотите на следующей неделе — пожалуйста. Но только вторник — день тяжелый. Конечно, раньше такое говорили про понедельник, но ведь теперь вторник — первый рабочий день на неделе. Милан сказал, что о дне совещания он сообщит дополнительно. И назначил его на воскресенье.

По этому поводу немедленно возникли разногласия. Ведь общеизвестно, что концом недели издревле считается суббота, а воскресенье — началом новой. Но Милан не даром был магистром философии и чуть не год общался с Венцеславом. Он немедленно вспомнил древние славянские традиции, обругал этих извращенцев пресвитериан и сообщил, что он, как человек не только со славянским именем, но и со славянской душой, считает последним днем на неделе именно воскресенье. А что делают, точнее, делали, эти извращенцы, перед тем, как раздолбали их остров в последнюю войну, его, Милана, слабо волнует.

Ученые почесали в затылках и пожалели, что стали торопить этого молодого раздолбая. Ему то что — наотдыхался, поди, за полгода, гуляя по кабакам с князем Венцеславом, а они — люди работающие, поэтому выходные ценят.

Справедливости ради, надо сказать, что Милан назначил совещание на воскресенье не из вредности. Просто остальные дни у него уже были плотно забиты на месяц вперед. А если люди так настаивают, так что ж, пожалуйста. Он, Милан, готов пойти навстречу. А на эти выходные у него и самого были грандиозные планы. В воскресенье он хотел заехать к родителям примерно к обеду, где намеревался пробыть до ужина. А к ужину собирался прийти князь Венцеслав. Он хотел познакомиться с родителями Милана и обсудить вопрос двойной свадьбы. Понедельник же Вацлав с Миланом планировали провести с Яромиром.