Слегка перекусив, мы отправились гулять по Паталипутре. Мне трудно передать впечатление от города. Он был индийским, и этим сказано все. Я только любовался причудливыми зданиями с ажурной резьбой по камню, яркой зеленью, женщинами, закутанными в сари и мужчинами в рубахах и дхоти. А гуляющие по улицам леопарды, антилопы и коровы вкупе с заклинателями змей, музыкантами и артистами, придавали городу совсем уж фантастический колорит.

На следующее утро, хотя не совсем уж и утро, дело было ближе к полудню, за завтраком, Пушьямитра предложил:

— Хотите съездить в Дели, отец мой? Там есть самый высокий в Бхарате минарет и железная колонна, которая стоит две тысячи лет и не ржавеет. А еще можно съездить в Агру. Там стоит знаменитый мавзолей Мумтаз-Махал. Очень красиво.

— Спасибо, сынок. Но высота минарета меня мало волнует, а на мавзолей мне смотреть и вовсе не хочется. Для меня Бхарат ассоциируется с буйством жизни и красок, с вашими ручными леопардами, и, конечно, с тобой. А ехать ракшас знает куда, чтобы посмотреть на надгробье… Знаешь, что-то не хочется.

Пушьямитра рассмеялся.

— А что бы вы хотели, отец? Что вам показать?

— Наверное, ничего. Давай лучше просто погуляем по городу, а потом сядем на корабль и тихо, неторопливо поплывем в Калькутту. И мне пора ехать дальше, да и у тебя полно дел.

— Вы, как всегда, мудры, отец мой, но мне не хочется расставаться с вами. Может быть, поэтому я и выдумываю различные маршруты экскурсий.

— За расставаниями следуют встречи, сынок.

— Ожидание предстоящей встречи, безусловно, смягчит боль расставания, но время, проведенное мною вдали от моего отца, покажется мне вечностью. Тогда как время, проведенное в вашем обществе, я считаю лучшим в моей жизни.

Кажется, к этому времени у меня уже выработалась привычка. На лице появилось выражение вежливой покорности, а в глазах — тоска по манере изъясняться нашего Яноша. Пушьямитра засмеялся.

— Не печальтесь, отец мой, я навещу вас раньше, чем вы думаете. Да, а вы дадите мне какое-нибудь письмо, чтобы меня пропустили к вам, в Медвежку?

— Хорошо, сынок. Дай бумагу, я напишу. И вот что. Тебе и Гите неплохо бы изучить верхневолынский язык. Давай сделаем так. Вы с Гитой обойдетесь сегодня без обеда и без ужина, а вечерком, часов так в двенадцать ночи, я магически обучу вас языку.

— Хорошо, отец мой. А вам можно будет кушать?

— Мне можно. Вот только чью мне взять лексику? Я не подхожу, потому как, я буду накладывать заклинание, Янош и Джамиля не подходят, так как у них в крови их родные языки, Лучезар несколько специфически выражается. Остается Всеволод. Севушка, завтракай хорошо. Тебе тоже не придется ни обедать, ни ужинать.

Всеволод со вздохом подложил себе на тарелку еще сладкого пирога.

Мы прожили во дворце Пушьямитры неделю. Все это время мы отдыхали, отсыпались и много гуляли по городу. Наконец, первого июля, вся наша компания неохотно погрузилась на корабль. Еще через десять дней «Переплут» пришел в порт под названием Кокс-Базар.

— Скажи, сынок, здесь что, добывают уголь?

Пушьямитра удивился.

— Это вы подумали из-за названия? По-моему, нет, отец мой. Кажется, его здесь продают.

— В самом деле?

— Если можно верить названию, отец мой, — улыбнулся махараджа, — Погуляем по городу напоследок?

— С удовольствием, сынок.

Мы погуляли немножко, потом еще немножко. Дня через три я, наконец, сказал со вздохом, перейдя к десерту за ужином:

— Пора, сынок. Утром будем расплываться в разные стороны. Ты пойдешь в Бомбей, а я… Я пойду вдоль побережья, заходя по пути во все крупные порты до Пекина включительно. А, может, и не дойду до Пекина. Там видно будет. В общем, планы у меня самые расплывчатые.

Пушьямитра печально кивнул.

— А когда вы будете у себя, в Верхней Волыни?

— Не знаю, сынок. Думаю, месяца через три-четыре.

Пушьямитра подумал.

— Я приеду к вам, отец мой. Не знаю пока когда смогу, но, думаю, довольно скоро.

— Учти, сынок, ты не сам по себе, за тобой княжество.

— Разве я не знаю? — горестно вопросил махараджа. — Да будь я сам по себе, обязательно поехал бы с вами. А если бы вы не взяли меня, то нанялся бы матросом к капитану Лучезару.

Я улыбнулся и приласкал молодого человека. Все-таки, доброе слово и махарадже приятно.

На следующее утро все мы поднялись с постели непривычно рано, наскоро позавтракали — предстоящий отъезд лишал нас аппетита, и стали прощаться. Я с удивлением думал, что вот знакомы мы с Пушьямитрой около трех месяцев, а я, и правда, начал относиться к нему, как к родному. И мне было грустно расставаться с ним.

Я в последний раз обнял Пушьямитру, он со слезами на глазах простился со мной, Милочкой и Яношем. Мы поднялись на борт «Переплута», Пушьямитра с Гитой поднялись на борт «Хайдарабада». Я помахал рукой и увидел своего знакомого писца. Он смотрел на своего князя и записывал что-то в свою тетрадь. Позже Пушьямитра прислал мне записки своего секретаря. Я уже приводил оттуда выдержку. Приведу еще одну.

«…Махараджа Пушьямитра, бледный и расстроенный и очень скромно одетый — в самом деле, в последние дни он не носил драгоценные украшения, приличествующие его высокому положению, стоял на корме «Хайдарабада», обняв молодую жену. Из глаз его текли слезы. Махараджа провожал глазами корабль короля Верхней Волыни и шептал:

— Я приеду к вам, отец мой, обязательно приеду»…

«Переплут» вот уже третий день шел вдоль западного берега Бирмы. В первой же встреченной по пути деревушке путешественникам объяснили, что столица располагается на реке Иравади, а если господ интересует торговля по крупному, то им в Рангун, который расположен в устье этой же самой реки. И находится он в самой южной части Бирмы.

Погода стояла вполне сносная. За два предыдущих дня сайк попал в шторм всего только раз, да и то не шторм это был, а так, штормишка. Правда, пассажирам все равно пришлось убраться с палубы и устроиться в кают-компании с корзинкой еды на случай морской болезни. Яромир было попробовал убедить капитана, что при такой легкой качке он вполне может побыть и на палубе, но Лучезар позеленел, как свежий огурчик с грядки и рявкнул:

— На корабле только один капитан, господин Яромир. Извольте выполнять мои распоряжения, — и добавил, будто бы в сторону. — Я тут уже позволил одному высокопоставленному лицу побыть на палубе в шторм, так мой арматор устроил мне классную выволочку. Так что не искушайте судьбу, господин Яромир. Здесь вам ничего не светит!

Король Верхней Волыни обалдело уставился на Лучезара и расхохотался.

— Где ты нахватался таких выражений, Зарушка? Только не говори, что знал их всегда! Еще не забыл — я передал твою лексику Джамиле.

Лучезар улыбнулся.

— Вообще-то я, и правда, знал их всегда. Так что не удивляйтесь, если услышите от жены что-нибудь подобное.

— Ну, ты меня утешил, — меланхолически заметил Яромир и отошел. Отвлекать капитана корабля в шторм — последнее дело…

В настоящий момент ветерок был очень умеренным. Если вдуматься, для пользы дела, он мог бы быть и посильнее. Работы с парусами сегодня было не много, так что Яромир второй раз за утро взялся драить палубу.

— Господин Яромир, сколько можно упражняться с палубой? — раздался рядом удивленный голос боцмана. — Иного не заставишь этим заняться, вас же не оттащишь от швабры! Может быть, вы лучше слегка перекусите?

— Спасибо, Радушка, я только что перехватил на камбузе булочку с изюмом и кружку молока. Кстати, очень вкусно, рекомендую. А палубу я взялся драить, потому что господин боцман изволил уронить на палубу кусочек апельсиновой корки. Как я помню, в таких случаях палубу нужно перемывать всю напрочь. Хотя, обычно это делает виновный в нарушении судовой дисциплины, не мог же я заставить драить палубу своего непосредственного начальника!