крупный план: его жирное лицо.
Отъезд до среднего: брюхо.
Общий: все еще — БРЮХО.
Двойной экспозицией: ведро воды, опрокинутое над костром. Крупно: борьба огня и влаги. Яростный пар. Черные угли. Средний: я влетел в седло и понесся по склону до общего. С противного холма с копьем наперевес идет на сближение Брюхо. Голоса за кадром. Вступает тревожная музыка.
Он (яростно):
Помолись своим кумирам,
мы не покончим дела миром,
делать нечего в этом мира
двум батырам,
двум эмирам.
Я (спокойно и сильно):
И сражаются испокон
рог на рог
и конь на конь.
Пусть
вступают в единоборство
твоя жестокость,
мое упорство.
Твоя безмерность
и моя мера,
твое язычество,
моя вера.
Твой лед холодный
и мой огонь,
как рог на рог
и конь на конь.
(Крупно детали: выражения глаз — страх затаенный и спокойствие трагическое. Острия копий, оскал коней).
Я (вдохновенно):
Помолись своим кумирам,
ты выйди с мечом,
я вышел с лирой,
мы не покончим дело миром,
делать нечего в этом мире
двум батырам,
двум эмирам.
(Аплодисменты).
(Две тонкие пики сблизились, спарились, как две струны домбры, вонзились в два жилета. Взвилась мелодия, сшиблись две темы).
Вместе (дуэт):
Ты слышишь, друг,
звенит струна?
О чем поет тебе она?
Ты мне расскажешь,
что в этом зов,
после боя,
после боя…
Крупно: я.
Обще: ОН.
— Не было,— сказал наконец Жаппас.
— Что не было? — не торжествуя спросил я.
Добивать так добивать. На войне героем станет тот, кто победит страх, здесь герой тот, кто пересилит отвращение к поверженному Жаппасу. Я пересилил, хотя это было нелегко. Хорошо творить подвиг на виду у всех, когда за тобой следят телекамеры и каждый шаг твой сопровождается то общим вздохом, то бурными рукоплесканиями. А когда ты один на один с Жаппасом в его непроветриваемом кабинете с грязной ватой между рамами, твоего мужества никто не оценит, но я знаю, на что иду. Я вел бои за Саида.
(Архитектурный гений наших предков выражал себя в создании могильников, вся степь уставлена мазарами, повторяющими очертания уничтоженных в набегах крепостей и храмов. На степных кладбищах вы можете найти глиняные и каменные модели византийских соборов я сирийских дворцов. В этих мазарах хоронили богатырей. Поэты в то время строили свои воздушные города. «Дворцы воздушные мои прочней твоих могил».
Когда небесные светила изменили ход и отвернулись от кипчаков, последние, не найдя надежных крепостей на своей земле, бросились под защиту мифических стен эпоса. Души их укрылись в моих воздушных замках. Тела их я вышвырнул за ворота. Они не вмещались. Для них строит убежища Саид Байхожин, профессиональный строитель, кипчак из СМУ-22. О нем моя песня.)
— Так было или не было, рожай, Жаппас!— я уже откровенно издевался.
— Не было и не будет. Твоих вещей. В моем журнале!!! Трудно, невозможно постичь Жаппаса. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы проделать эту огромную работу, которая потребовала бы от исследователя кроме знаний всяческого рода еще и изрядного запаса меланхоличности.
А я — холерик!
Долой блистательные околичности! Метафоры, уводящие от сути, как куропатки от гнезд своих уводят свирепого ястреба!
Мой ум рвался к более свежим проблемам.
Мы с криком пришли в этот мир!
Я потребовал маков у зимы, идеалист!
Жаппас, а ты видел грозу в январе?!
Когда в снежном небе шипя метались отчаянные молнии и бил дымящийся ливень в угрюмую безжизненность снегов.
Шесть рублей!..
При каждой встрече он напоминает про долг.
Не удержать меня!..
Жаппас бездарен, как Бетпак-Дала осенью. Где он наел такое брюхо? В хлебном магазине его пропускают без очереди. Читатели, заметив Жаппаса, говорят задумчиво:
«В нем что-то есть…»
А ты подумал, жирши
[31] Жаппас,
Все чаще жирных поэтов у нас
народ-реалист называет
И вот Аллан пришел вершить намаз,
в слезах, в чалме распущенной
и с грубостью,
что жизнь поэта —
ярче, чем алмаз,
и дорога своей алмазной хрупкостью.
Аман из тех, кто понимает стыд,
мой стих, как штык,
и нет стиху святых.
Жизнь сокращают мне;
но не стихи,
в сердца они уходят,
как штыки.
Я помню долг другой,
…Наука — вещь серьезная. Могут ли цифры и формулы быть поэзией? Что такое нуль с точки зрения научной? Ничто. А поэзия говорит— нечто. Это конечная цель определенного этапа развития.
К форме нуль стремится все — скалы обтачиваются временем в валуны, угловатая космическая глыба стала земным шаром. Слова круглеют, и ракета в разрезе круглая — так легче взлететь, и бомба — так легче падать, И тело круглеет, и головы круглые, и рты в крике, и глаза вытаращены. Впрочем, что его описывать: нуль —это нуль. Пустота пустот.
Вот все, что я хотел сказать о круглом поэте Жаппасе!..[36]
Упр. 3. ЗНАК АМАЗОНОК
(Как возродить любовную лирику)
Меня часто спрашивают поклонники: «О чем пишешь, дорогой Аман?» Я отвечаю несложно: «О чем пишется». Каждое утро ставлю себе определенную задачу.
Вот и сегодня, накануне 8 марта, я обязан подумать на тему: «Чадра или не чадра?» Эксперимент с эмансипацией затянулся. Результаты уже не пугают. Мы привыкли. Равнодушие — друг любви.
I
В комнате — солнце,
конфеты из сои.
Собака глядит на конфету,
скучает,
глажу ей спину ногой босой,
листаю газеты за чашкой чаю,
Снова — акции и падения,
в странах Азии перевороты,
нет ни в одной министерств
нападения,
множество — министерств обороны…
Откуда же войны, простите, берутся?!
Дерутся гегели и конфуции,
полосы гордости,
строчки конфуза,
ребусы глобуса и кроссворды,
о свадьбах ни слова —
разводы, разводы…
II
Я сложность духа меряю простыми
реалиями:
мельницами — ветер,
свет — киловаттом,
тяжесть — мегатонной.
Ай, строфы цифр, эпосы речей!
До сердца допустили мы врачей,
узнали анатомию мадонны.
Эпоха бесподобных лесорубов,
ткачих всеправых,
и зачем вам Рубенс,
когда полотна гениальней красок!
Идеализма где-нибудь украсть бы.
III
Сто тонн на каждого из нас приходится. "
Сто тонн тротила. Может, опечатка?
Сто тонн «наполеонов», не взрывчатки,
тортов?
Хотя и это пригодится…
Придет в субботу дядя-спекулянт.
«Чего продать? На барахолку еду».
«Почем тротил?» — спрошу.
Он вынет прейскурант,
«Такого барахла
тут,— скажет,— нету».
А я ему: «Есть девяносто тонн».
(Десяток тонн на черный день оставлю).
«Хоть по рублевке!»
Обалдеет он:
«Да что ты!.. Я тебе по трешке ставлю!»
Газет он не читает, глупый он.
У самого (не знает) —
сотня тонн.
