ЧЕРНОЕ И КРАСНОЕ Fas— высшее право в римском законодательстве. Fas est —«Все дозволено». Римские полководцы посылали солдат на варварские города, вооружив легионы правом: фас! Fas — погружайте клыки: мир для вас. Fas — на чужую жизнь и имущество нет запрета. Fas — это блеск суженых злобой глаз, рас — человеченье это. И вспыхнули в Риме XX века скрещенные молнии фразы — Fasist. Да, первый философ в черной рубашке был — лингвист. В наследство от предков ему достался варварский мир (он был историк), он — в черной рубахе, он — против черных (он был истерик). Нам все дозволено! Даже логика и аналогия, и право помнить — волчицей вскормлены Ромул и Рем, и повторяются из века в вечность лбы их пологие и волчья серость, овечья бледность и бедный Рим. В любви не признаются на латыни, не ссорятся, не спорят на латыни, когда здоровы были, молодыми, о нас не говорили на латыни. Латинским звуком нас не отпевали, латинским словом нас не обрекали, пощупав пульс, врачи не говорили той фразы, что пугала в старом Риме: Fas est! А это значит — тело бренное, ешь напоследок жирное и пряное, пей коньяки, не обращай — что больно, ты обречен, и значит,— все дозволено! Жизнь коротка, пока живешь — Fas est, пока не ляжешь, на груди скрестив худые кисти, облачайся в черное, гуляй, фашист! …Но есть под Брестом, есть один окоп… Избитый пулями багровый бруствер… Залитый кровью фас веселых пруссий… И мой не защищенный каской лоб. Нерв обнажен, открыто сердце там, туда мои пути, дороги, тропы. И где б я ни был, я — в окопе том. Последний мой рубеж меня торопит. БЕЗЫМЯННАЯ ВЫСОТА Хроника Памяти Курбана Бадельбаева. — От полка осталось 32 штыка — шли из окружения от самого Бреста. Всего-то начальства — писарь полка, последняя позиция — холм безымянный, что стал для альпийских стрелков Эверестом. Взрывом гранаты мне порубило глаза: командир наш, писарь полка Соломин, снял с себя мокрый бинт, завязал мне глаза и сипло сказал: «Посмотрим, нас еще двое, мы им дадим рукопашную, меня узнаешь по голосу, остальные — не наши…» Я бежал рядом с Соломиным, упираясь штыком в темноту. Спотыкался и падал, вставал, воздух прикладом круша. У ног моих бился, хрипел, умирал Соломин. Они гоготали, меня окружа, не знал я, что гибнуть придется в таких условиях… Сержант Соломин вел боевой дневник: «Выйдем к своим — говорил,— для отчетности пригодится». Кто дезертировал, кто геройство в боях проявил, кто где похоронен — всему вел учет полковой писарь Соломин. Когда на кордоне лесном погиб пулеметчик Корнилов, и не осталось больше в полку коммунистов, писарь Соломин, раненым горлом сипя, клялся со всеми и, нарушая устав, принял в партию весь наличный состав полка. В том числе и себя. Все заявления, сколотые ржавой булавкой, сохранились в сыром планшете. «Я, рядовой Семенов Петр Ильич, из Саратова, улица Кровельная, 17, имею четыре класса образования, грамотный. Соцпроисхождение — бондарь. Прошу считать членом ВКП(б). Имею жену Марию и пятерых деток. Машенька, если что — возвращайся к отцу в деревню…»
И приписано рукой Соломина: «Пал коммунистом за Родину у моста через реку Серень, 20 августа 1941 года. Достоин Ордена Красной Звезды». «Я, рядовой Садыков Хамит из аила № 5 около города Ош, неграмотный по-русски и по-киргизски. Соцпроисхождение — трудовой пастух. Имею мать и отца, убитых басмачами. Тяжело ранен в бою за Родину, умирая, прошу принять в партию ВКП(б), записано с моих слов сержантом Соломиным». Вместо подписи — кровавый отпечаток пальца. И ниже — тем же округлым писарским почерком: «Принял смерть коммунистом на высоте 230 у деревни Голенькой 25 августа 1941 года. Достоин Ордена Красной Звезды». Через тридцать лет пионеры отроют планшет, документам размытым поверят райкомы и военкоматы — всех, кого принял в партию, кого представил к награде сержант Соломин — примут и наградят, посмертно. Высота 230 на старенькой карте-трехверстке обозначена цилиндрическими неправильными овалами, будто отпечаток папиллярных узоров. Высоты, которые мы держали, похожи на кровавые отпечатки солдатских пальцев!.. Безымянная высота. Почему — безымянная? Тридцать — отдали ей навсегда свои имена: четыре Ивана, три Петра, два Ахмета, Хамит и Саша, Кирилл, Владимир, Исаак и маленький санинструктор Агаша — без вести павшие солдаты наши. …Над могилой обелиск крашеной фанеры. По тропинке поднялись молча пионеры. Ветер галстуки качнув, шевельнул знамена, стал почетный караул тридцатиименный. Над могилою года — как высокий полдень. Яркокрасная звезда словно общий орден. Родиною звали мы край, где рождены, там кизячные дымы, тополь у стены. Как назвать страну берез, где мы встали в рост, не скрывая от огня ни крови, ни слез?.. |
