АКТЕР И НОЧНОЙ ГОРОД ПОСЛЕ ПРЕМЬЕРЫ Притворяется мост черной радугой, притворяется лондонским дождь. В ладоши стучат. А не радует: это шлепанье мокрых подошв. А болезнь притворяется гриппом; эта женщина — недоступной. Отворяется дверь со скрипом, закрывается дверь со стуком. Человек притворяется штатским, но не очень, а так, на пятак. Притвориться бы принцем датским!.. Посоветуйте, штатский, как? Согласитесь, талант — притворство. Как же грустному притвориться Грустным? Видите эти лица? В них отчаянное упорство. Эти будут, уверен, грустными! Эти в принципе не отступят! Обнимают они — до хруста, и садятся на стул со стуком!.. Мы несчастны, и вам это нравится, о, оно снисходительно, зло. Мы угрюмы, чтобы вам было радостно. Мы печальны, чтоб вам повезло! Надоело играть до смерти, дверь свою отворяешь, как вор. Спишь. И снятся аплодисменты. …Во дворе кто-то палкой выколачивает ковер. НАЗЫМУ ХИКМЕТУ «Когда смерть наступает, — беги, беспощадна она, как любовь»,— по-видимому, сказал Али-бей, прощаясь с женщиной Аллой. Он звал ее именем бога — Алла́. Алла́, куда мне податься? Рассвет — это поздно иль рано? Все стихи — в чемодан, в Хоросан, к черным фарсам в Иран! Я писал о любви, как писали поэты Ирана. Их взводили на башни и сталкивали по утрам. В Лондон? Холодно. А Париж? Кружева и зеленые статуи, и опять кружева, кружева, кружева, города, города и вода под мостами старыми, реки, женщины и Москва. В Миссисипи я плавал, в Амазонку бы прыгнуть с пираньями: ты — по грудь и по горло, кричишь по-индейски — ав-ва-а! …Струи пара восходят над Волгой весенней спиралями, кружева, кружева облаков над тобой, ах, Москва! Книги, пыльные книги, как вымершие языки, я с тобой говорил на забытых ничтожных наречьях, (может, мой чемодан заберут на баркас рыбаки?..) Языки эти были, клянусь, о Алла, человечьими. Я тебя собирал по клокам, по слогам, по словам, ты — в томах, ты — в брошюрах, не тронутых костяными ножами, я тебя увезу далеко-далеко по волнам, всю — от сказок до книг, над которыми плачут ночами. Ты у горла — всегда, ты у крика всегда на пути, твое имя, Алла, словно первое слово корана, я кричал о любви, как не снилось поэтам Ирана!.. Я молчу. Я люблю. Никуда от тебя не уйти. ВОЛНА У КАМНЯ СААДИ
На берегу Средиземного моря торчит из песка камень. У этого камня, по преданию, останавливался на минуту Саади. К этому камню раз в году приходит, обогнув землю, волна, которая его видела. У финикийских гор Она прошла, между столбами Калпе и Абила, о камни Нэгро губы обожгла, в Бискайе, злая, корабли топила. Суденышко качнула, словно люльку, спокойно сбила паруса огонь, и алая фелюга, словно флюгер, крутнулась и простилась с рыбаком. А он цеплялся за ее бока. Не за себя — за рыбака просила фелюга! Красный траур кушака волна на камни молча выносила и наблюдала — закричат они? Иль промолчат закутанные женщины? Ей не забыть тот берег обесчещенный И факелов случайные огни. И женщину по имени Шамхат, ту, что стареет у скалы базальтовой, ту, что приходит на берег в закат, не забывай, моя волна, пожалуйста. Она была похожей на волну веселую, как острый край платка. Не забывай ту женщину, одну. Запомни, как поэта, на века. Душа волны туманами восходит, бескровными на юге облаками — упругими фигурами восковыми, спокойными пустынными богами. Волне возможно возвратиться с неба, когда б в раю ей плавать надоело пролиться ливнем, и растаять снегом, и воплотиться вновь в морское тело. А рыбаку? Его ты утопила. Играя и лаская, утопила. В его раю — песчаная пустыня: ему моря при жизни опостылели. Он там остался, но случится чудо — вернется он на землю лишь арабом — плевать в песок, кататься на верблюде, молить аллу о самом мокром рае. И, может, я когда-то был корсаром, ел солонину и тонул в воде, теперь живу я в самом ярком, в самом безводном крае, где уныло, где вараны ползают, как крокодилы, верблюды — динозаврами в степи. Но я вернусь в моря, где проводил я фелюги, ты меня не утопи, бездельница, зеленая, литая, с большим цветком медузы на груди, лети, пенорожденная, взлетая, фелюги, словно флюгеры, крути. Устань в пути, плыви в заливы Сайды, (орлами на плече качнутся катера) и теплыми ладонями Саади погладь, волнуясь, женские тела. |
