1962-1963 РИШАД, СЫН СТЕПНЯКА Я дарю тебе тюбетейку, Перевитую нитью золота, Твой отец отвернулся молча, Так, наверное, помнят молодость. Мать красивая машет пальцами, И лепечет, И восторгается. Ришад очень похож на испанца, Сын француженки «Вы поедете в штат Небраска?! Там такие прекрасные прерии, Там колючки, жара и кочки, Пыль и кони такие! Прелесть! Вы поедете?» Жадно смотрит И руками картину лепит. Люди летом уходят к морю. Его тянет в сухие степи. В стремя — хоп! Отшвырнуть сомбреро! Ветер черные волосы — в клочья! Тюбетейку — на лоб, Карьером, Перепадом по тропам волчьим. Задыхайся, кричи, мой мальчик, Страсть поэта — и плач и хохот. Твой отец наконец-то плачет. В моих жилах грохочет холод. Я поехал бы в штат Небраска, Но мне надо спешить на родину. Там такой же пейзаж неброский, Я поеду к себе на родину. Я поеду в адайские прерии, Там колючки, жара, морозы, Пыль и кони такие! Прелесть! Я поеду к себе на родину… РЕЙС СВОБОДЫ В автобусе с коричневыми стеклами Колотят парни кожу барабанов. — Куда автобус? Девушки высокие зовут меня и манят: — В Алабаму! Монах веселый с грешными глазами. Студенты в шортах, Женщины в панамах. Галдят, Поют густыми голосами Мотивы Африки: «О Алабама!» Я подсел, Они шумно теснились, Предлагали мне лучшее место: — Рядом с самой красивой, мистер! — Места много. Не все явились. — Места много. Но надо трогаться, Ждать вам некогда. Время странное. Вот рука моя на дорогу. Мне так хочется в Алабаму! Вместе с вами принять участие В честной драке за чье-то счастье, Я умею. Я так-воспитан. Кто-то весел, а кто-то — избитый… Извините. Вот рука моя! Пячусь с подножки На нью-йоркский бетон горячий, Я из автобуса, как из ножен, Вышел в расцвеченную толпу. Кто-то кудахчет, Кто-то судачит. Чья-то толстая мама плачет. Привалившись спиной к столбу. С тротуара машу, как с берега. Они долго и долго смотрят. Молодые глаза Америки Уплывают в лихое море. Я пошел по Нью-Йорку веселому, Напевая под нос «Алабаму». Даже толстые негры высокие Пожимают плечами и лбами. Я уехал бы в том автобусе, Как на фронт уходили, мама! На покатом и скользком глобусе Все сегодня поют «Алабаму». «В южный город на лето…»
В южный город на лето приехала девочка, две косички, два бантика пышных и белых. Дивная девочка, звать ее — Белла. Аборигены знают, что делать, Вымыли шеи, надели сандалии, ходят под окна, кричат, выхваляются. Дворники как-то им крепко задали: в жилкомбинате не дозволяется. Девочка все же с одним подружилась. Каждое утро приходит под окна, маленький, робкий, и, напружинясь, тихо орет, озираясь: — Бел-ла… Девочка белкой сбегает по лестнице, за руки взявшись, мчатся на речку. Мама считает сумму полезной: солнышко, воздух, водичка и девочка. Как-то случилось. Пришла телеграмма. Девочка с мамой — ночным самолетом. Лето не кончилось. Утром рано смуглый малец, как обычно: — Бел-ла… Я выхожу на балкон, наблюдаю. Мальчик спокойно скандирует: — Бел-ла… В полном параде — в новых сандалиях, в чистых трусах по колена: — Бел-ла. Я надругался: — Она улетела. Малый взглянул снисходительно. Парень. Буркнул (наверное: «Не твое дело») и затянул свою арию. Каждое утро, вы не поверите: голосит под окнами тот сирота. «Пес сидел на цепи весь век…» Пес сидел на цепи весь век. Он охрип, одряхлел, шкура — войлоком. Как-то вышел во двор пожилой человек. Пес не взлаял, пошел, ноги волоком. Руки лижет и крутит обрубком хвоста. А когда-то был славный хвост! Человек не был пьян, он себя опростал и подумал: «Паршивый пес…» И подумал: «Собака уже, а не пес…» Снял ошейник и дал пинка. Он с ненужными был в обращении прост, просто взял и намял бока. И собака пошла, кособочась, рысцой. Двор пустой. Листьев куча. Забор. Если б видел хозяин собачье лицо в этот миг! Ах, какой-нибудь вор вышиб доску бы из забора!.. Воры были на счастье — собака нашла под забором большую нору — и на брюхе, ползком, не дыша, со двора в мир какой-то, в чужие просторы. Как ударили странные запахи в нос! Он чихнул и метнулся к столбам. О, уже не собака — матерый пес нелюдимо глядел из-под лба. я Жадно нюхал и склады костей разрывал, он впервые как пес поступал незаконно — верный сторож бродягой в ночи воровал. Нет, он грабил и молча бросался на конных. …Он вернулся под утро. Пролез. Обошел. Листьев куча. Сараи. Забор. И уснул. Черт возьми, хоть какой-нибудь вор!.. Пес услышал спросонок: — П-шел! И — пинок. Он клыками за ногу — р-раз, Видно, сны ему снились хорошие. А хозяин — бегом и с крыльца между глаз из берданки. — Сбесилась собака… Пес лежал без цепи, шелудивый, худой. Шерсть свалялась на бедрах, как у барана. Котелок почерневший наполнен водой. Волчьи сны вытекали, краснея, из раны. вернуться А д а й - казахское племя у Каспийского моря. |
