Воздух Глубочайшей часовни то и дело разрывали вопли невольников, но капеллан Де Хаан не обращал на них ни малейшего внимания. Узоры на изрезанном варпом обелиске словно извивались, их линии и углы не могли существовать ни в одной нормальной геометрии. Глаза и разум Де Хаана начинали дрожать, если он пытался следовать за ними. Были времена, когда он поочерёдно то получал удовольствие от этого ощущения, то испытывал отвращение. Были даже времена, когда он вопил, глядя на колонну, как сейчас вопили их человеческие невольники. Это было в первые дни, когда Несущие Слово встали под знамёна самого Гора, и Лоргар ещё только создавал великий кодекс веры — Пятикнижие. В этом кодексе содержались размышления о воздействиях Хаоса, как части ритуала обращения, и сейчас Де Хаан был спокоен, ощущая, как резной орнамент посылает волны дрожи сквозь его рассудок. «Урок самоотвращения и самоуничижения» он выучил ещё в период своего ученичества. «Осознай, что твой разум — лишь пристанище для клочка тумана перед лицом шторма, сиречь Хаоса Неделимого». Это был весьма полезный урок.

Время размышлений подошло к концу, и он поднялся. Вопли с пола часовни, под галереей, где восседали сами Несущие Слово, продолжались. Хотя все их человеческие невольники уже были изгнаны, осталось примерно около десятка тех, чей разум не выдержал лицезрения колонны, и они бились в конвульсиях на полу, калеча себя. Погонщики начали оттаскивать их в пыточные загоны, позже они пригодятся для жертвоприношений. Де Хаан вышел вперёд к кафедре, и обратился к рядам в доспехах и рогатых шлемах цвета тёмного вина, чтобы начать свою первую проповедь на новой планете.

Порядок богослужения, изложенный в «Пентадикте», предписывал, что проповедь и молитвы в этот час должны быть о ненависти. В воздухе разлилось некоторое предвкушение, что ущипнуло струнку удовольствия в глубине души капеллана. Из всех достоинств Лоргара Де Хаан превыше всего ценил ненависть: море, в котором купалась его душа, свет, в котором он видел мир. Немало его самых прекрасных богохульств были совершены во имя ненависти. Он знал, что его почитают специалистом в этой области.

Хранители церковной утвари подошли к помосту под ним. Из парчовых сумок они начали доставать и раскладывать на помосте предметы: флаг пурпурного с золотом шёлка, местами пробитый и обожженный выстрелами, поверх него изогнутый эльдарский шлем и латную перчатку тех же цветов. На другой конец помоста легла изящная кристаллическая маска и изогнутый меч дымчатого стекла, лёгкий словно перышко, в навершие рукояти вставлен блёклый драгоценный камень. И помимо всего этого, точно посередине лёг камень: размером с кулак, гладкий и твёрдый, даже во мраке часовни светящийся, словно яйцо феникса. Глядя на них, Де Хаан услышал голос в голове: «Всё будет кончено».

Сильная дрожь пробежала по его телу. Он оторвал правую руку от поручня кафедры, левой сжал крозиус и открыл рот, собираясь начать проповедь. И тут произошло то, чего с почитаемым капелланом Де Хааном не случалось ни разу за все тысячелетия, проведённые в рядах Несущих Слово: он потерял дар речи.

Перистые облака придавали небу тусклый и холодный вид. Де Хаан, стоя у парапета, выступающего снаружи оперативного центра, прищурил глаза за лицевым щитком, словно пытаясь заглянуть за самый горизонт.

— Эту расу упустили, Мир. Им позволили распространиться. Они попивают вино в своих мирах-кораблях и занимают место под солнцем на планетах вроде этой. Они расползлись как плесень по всей галактике.

Его первый заместитель, Мир, стоя у дверей, выходящих к парапету, и почтительно сложив руки перед собой, осмотрительно промолчал. Он слышал разговоры Де Хаана об эльдар уже много раз до этого.

— Одно дело — скулящие щенки Императора. Или паршивые орки. Тираниды, — Де Хаан фыркнул, — те вообще ниже нашего достоинства. Но эти твари — это просто оскорбление. И подвергнуться их нападениям, — ах! — это просто гложет мою гордость.

Он сжал рукоять крозиуса, и демоническое навершие оружия гневно зашипело, плюясь и рассыпая проклятия. Эта тварь молчала лишь во время церемоний. Де Хаан развернул оружие, держа его под более подобающим ракурсом. Крозиус был символом его статуса — должности капеллана в единственном легионе-отступнике, в котором ещё помнили и чтили значение капелланов. Не стоило выказывать ему неуважение.

Де Хаана занимал вопрос: почему в часовне он оказался не столь разговорчив, почему он стоял, разинув рот и пытаясь вытолкнуть хоть слово. Это должна была быть проповедь о ненависти, ни больше ни меньше, и всё-таки он подавился словами, охваченный сводящими с ума, отвлекающими внимание образами, отголосками, водоворотом воспоминаний, от которых при богослужении ему обычно удавалось отстраниться.

— Глаза нашего Тёмного Властелина видят далеко, Мир, и кто я такой, чтобы ставить себя на его место?

Мир промолчал, но Де Хаан по большей части разговаривал сам с собой.

— Слова покинули меня. В глотке было сухо и пусто. Я думаю, Мир, а не было ли это знамением? Может быть, я не могу выбросить их из головы потому, что они уже близко? Что-то такое… какое-то чувство тянуло меня к этой планете, что-то такое в словах наших пленников и шпионов. Возможно, Великий Обманщик с самого начала спланировал так, что всё закончится именно здесь. И обет будет исполнен. Здесь, Мир! Подумай только.

— Я знаю, вы считаете, что ваш враг здесь, почитаемый, — раздался сзади осторожный голос Мира, — но мой совет и Трайки, что время для вас примкнуть к нам здесь ещё не пришло.

Рука Де Хаана вновь сжала крозиус, и навершие — теперь клыкастый рот и глаз-стебелёк: оно менялось каждый раз, как он смотрел на него, — снова принялось верещать и плеваться.

— Постройка укреплений ещё не завершена, почитаемый, и в цитадели находятся всего шестьдесят наших братьев. Боевые танки и дредноуты ещё только готовятся к спуску, а диссонанс в ауре этого мира затрудняет предсказания. Мы всё ещё не можем заглянуть дальше, чем видят наши глаза. Наш плацдарм не защищён, почитаемый. Вы считаете, что это стоит риска? Доклады об эльдар, которые мы получили здесь, упоминают лишь этих дикарей и, возможно, каких-то пиратов. Мы не можем с уверенностью сказать, что Варанта проходила вблизи этой системы. Мы не видели ни одного мира-корабля эльдар здесь или…

Де Хаан стремительно развернулся:

— А я говорю тебе, Мир, что на этот раз нас привели сюда не просто догадки и слухи! Я ощутил присутствие этой увёртливой эльдарской мрази, как только услышал первые донесения. Я увидел их лица, пляшущие в облаках, когда смотрел с мостика корабля вниз. Чем ещё может быть этот психический «диссонанс», на который ты жалуешься, как не трусливыми попытками затуманить нам разум и скрыть свои следы?

— Эти эльдарские дикари обладают чем-то, что они называют «душой мира», почитаемый. Они…

— Я знаю, что такое «душа мира», и знаю, что такое зловоние ясновидицы! — голос Де Хаана едва не перешёл в рык, но до этого не дошло. Изображение перед его глазами подёрнулось рябью и на границе слуха раздался шорох — это системы шлема, давно уже жившие собственной, дарованной Хаосом, жизнью, попытались отпрянуть от его гнева. — Не ты давал обет, Мир! И не ты несёшь Пятое благословение, а я! Я приказываю тебе от его имени. И я говорю тебе, что Варанта здесь, и это наша дорога к ней! Я понял это сердцем сразу, как только мы вышли из варпа!

Мир поклонился, принимая выговор, и Де Хаан неторопливо, с ленцой, повернулся к нему спиной. Высоко, на самой границе зрения, он мог различить яркую точку, видимую даже при солнечном свете: его боевая баржа, висящая на орбите планеты. Космический исполин, полный космодесантников Хаоса, их невольников и рабов, обдолбанных «озверином» культистов со взрывающими ошейниками самоубийц на шеях, мутантов и зверолюдей из Глаза Ужаса, отступников всех мастей. Видение позволило ему снова привести мысли в порядок.