Я внутри демона, и демон внутри меня, и если бы не это, я был бы уже мертв. Но если я человек, то я должен думать о человечестве, а не о демоне — а я человек. Я уже не ребенок, которому грозит опасность утонуть, уже не мальчик, от которого взрослые скрывают тайны его народа. Я человек. И все люди, которые умирают там, внизу, наследники того, что делает меня человеком, и их жертва — моя жертва, независимо от того, какой бессознательный импульс заставил демона взять меня в свой мрак. Голод демона — не мой голод, и никогда не будет, потому что этот голод хочет пожрать само человечество, и каждый человек — настоящий человек — должен ему противостоять»

Дафан подумал, что это была прекрасная речь, хотя и произнесенная лишь мысленно, и ни одно человеческое ухо не слышало ее. Но какое она имеет значение, если никак не повлияет на последующие события?

Что это как не зря потраченная мысль, напрасно испытанная боль?

Что в сложившейся ситуации он может сделать, даже со своей парадоксальной природой?

Хотя со стороны противника было бы ужасной ошибкой атаковать позиции, на которых остановилась армия в ожидании прибытия самолета Мелькарта, Иерий Фульбра предпринял все необходимые предосторожности, чтобы его не застали врасплох. И когда противник все-таки атаковал, солдаты Фульбры были своевременно предупреждены и быстро заняли оборону. Вражеские войска, устремившись вперед, попали в настоящий ураган огня: огня куда более опустошительного, чем могли вообразить эти дикари из сбродной армии Гавалона, не говоря уже о том, чтобы такое видеть.

Сначала, когда Фульбра занял свой пост в командном танке с высокой башней, он подумал, что эта атака — не что иное, как страшная тактическая ошибка, порожденная абсолютно неверным представлением. Он наблюдал за атакой в перископ, который достаточно было повернуть на тридцать градусов в любую сторону, чтобы получить панорамный обзор всех позиций. В свете прожекторов бронемашин, стоявших на первой линии обороны, Фульбра видел, какое действие произвели на противника первые залпы, и был весьма доволен.

Нелепо разноцветная вражеская кавалерия оказалась неожиданно подвижной целью, удивительно удачно промчавшись сквозь град снарядов, но следовавшие за ней пехотинцы в полной мере приняли на себя ураган взрывов и осколков. Они умирали как мухи, и первые двести ярдов, которые они преодолели с тог момента, как пушки открыли огонь, стоили им таких потерь, что Фульбра уже почти был уверен, что одержит победу через несколько минут. Лишь когда поле зрения генерала заслонили его же тяжелые танки, а уцелевшие атакующие подошли настолько близко, что их не стало видно за рядами бронетехники, выстроившимися впереди, как стены — тогда равновесие боя начало колебаться.

Три оператора, обслуживавшие вокс-аппараты в передней части узкой кабины, сначала молчали — пока не было ни новых приказов от командующего, ни срочных донесений ему. Но когда действия по заранее разработанному плану обороны достигли предельного напряжения, начали поступать первые сообщения о потерях — и вскоре эти сообщения хлынули сплошным потоком.

Два полковника — заместителя Фульбры смотрели на кое-как сделанную импровизированную карту имперских оборонительных позиций. Составление карты было чисто рутинной обязанностью, но сам факт начавшейся атаки явился неопровержимым доказательством того, что неукоснительное выполнение рутинных обязанностей — очень важная вещь.

Фульбра, трижды постучав карте, сказал:

— Их кавалерия, судя по всему, разделена на три основных группировки. Если им продолжит так же везти, наибольшее напряжение возникнет в этих пунктах. Усилить вторую линию обороны на всех трех участках. И убедитесь, что у нас хватит сил закрыть разрыв хотя бы на двух участках, если он образуется.

Гамера и Диамбор не имели опыта маневра крупными силами в обороне; весь их довольно большой опыт состоял из наступлений, осад и преследований, которым не противостояло ничего серьезнее поспешно организованных неэффективных засад. Однако они участвовали во множестве полевых учений и штабных игр, и знали, как применить полученные теоретические знания на практике. Вокс-связисты начали передавать приказы командирам частей, имперские войска стали сосредотачиваться, укрепляя пункты обороны, которые казались наиболее уязвимыми. Теперь с передовой начала поступать информация о потерях, причиняемых вражеской магией.

— У них есть какие-то магические устройства, стреляющие огнем, — доложил связист Диамбора. — И что-то, что высушивает плоть прямо на костях, забирая из тела всю жидкость.

— Как они производят такое действие? — спросил Фульбра.

— Это как-то связано с их цветными знаменами, — ответил связист Гамеры. — Может быть, эти флаги — просто сигналы или маркеры, но похоже, именно они связаны с источниками разрушительной силы.

— Надо приказать снайперам выбивать их знаменосцев, — мгновенно предложил Гамера. — А сами знамена уничтожать огнеметами. Я видел такие штуки в Зендаморе, хотя лишь пару раз. Дальность их действия невелика.

Фульбра знал о магических знаменах не только от своих людей, но и от псайкеров Баалберита. Он знал, что с этими знаменами можно успешно бороться — но последнее сообщение от отряда, направленного на поиск каких-либо следов операции «Зонд», не упоминало никаких знамен.

— У них есть и другие колдовские орудия, — сказал он. — Пусть стрелки не слишком долго целятся — нам нужно быть в состоянии отреагировать на неожиданные действия противника, если они будут предприняты.

— Самые тяжелые потери, похоже, здесь, в центре, — сообщил связист Диамбора.

Фульбра немедленно вернулся к перископу, повернув его в том направлении, куда показывал Диамбор. На секунду он сам увидел два знамени, на одном было изображение огромной когтистой руки с глазом на ладони, на другом — только один громадный страшный глаз. Ярко раскрашенная ткань знамен сияла сверхъестественным светом, и из глаз на них исходили лучи, казавшиеся ярче любого прожектора.

Линзы перископа, над которыми при их полировке было прочитано много молитв, должны были защитить Фульбру от действия этой магии, к тому же он увидел эти страшные знамена лишь на мгновение, и все же он ощутил, как словно некая взрывная волна прошла сквозь его разум, угрожая разорвать саму ткань его сущности. Но на помощь Фульбре пришла дисциплина: дисциплина и вера в праведность и необходимость его дела. Фульбра хорошо видел, что солдаты, смотревшие на знамя — особенно те, что оказались близко к нему — не могли столь же упорно сопротивляться колдовству.

Некоторые из них стояли неподвижно, как будто парализованные ужасом, некоторые падали на землю, бормоча что-то, словно охваченные неодолимым страхом. Никто из них, как показалось генералу, не был поражен насмерть, но он сомневался, что они смогут прийти в себя достаточно быстро, чтобы успеть снова взяться за оружие — а тем временем разукрашенная с шутовской разноцветностью кавалерия колдунов обрушилась на них, и беспомощные жертвы были изрублены или заколоты.

Огонь в этом секторе фронта велся самый интенсивный, и казалось невероятным, что знамена врага все еще развеваются и странные рогатые лошади все еще скачут по полю боя, но Фульбра видел, что их ряды пополнились пехотинцами, которые все-таки смогли преодолеть поле смерти. Лишь у немногих было огнестрельное оружие, и большинство его составляли простые ружья, но даже те, кто был вооружен только клинками, теперь подошли достаточно близко, чтобы причинить урон, и они уже обходили ряды бронетехники, составлявшей первую линию имперской обороны.

— Усилить центр, — приказал Фульбра. — Едва ли им хватит сил, чтобы попытаться обойти нас, но держите наготове резервы на обоих флангах, на случай если они все-таки что-то готовят.

Ему пришлось отойти от перископа, он был слегка ошеломлен этой своей первой встречей с магией Гульзакандры. Как и Гамера, он служил в Зендаморе, и там сталкивался с магией, но лишь в небольших стычках, и никогда в таком бою, от которого столько зависело.