— Как прикажете, хозяйка.

Дверь открылась с лязгом гидравлики. Она видела Талоса меньше секунды, а потом перестала видеть что-либо вообще. Ударивший в нос запах был настолько сильным, что ощущался почти физически — он сбил её с ног, едва переборка открылась. Глаза защипало, будто в них насыпали соль. Вонь въедалась в нежные ткани глаз, сдавливала горло и легкие, оседая на коже отвратительным влажным теплом. Даже произнесенное ругательство было с её стороны ошибкой: в мгновение ока отравленный вонью воздух коснулся её языка и превратился во вкус. Октавия упала на колени и и повалилась на палубу. Ей было необходимо выйти из помещения, но глаза отказывались открываться, и она не могла отдышаться между спазмами легких и протестующего желудка.

Талос наблюдал это действо, находясь у хирургического стола. Он внимательно наблюдал за тем, как её вырвало во второй раз.

— Я понял, — произнес он, — это естественно для всех особей женского пола в твоем… положении. Позывы к рвоте являются частью естественного процесса.

— Да нет, тут другая причина, — выдохнула она, прежде чем её внутренности сдавил очередной спазм, заставив её изрыгнуть еще одну порцию кислой массы.

— У меня почти нет опыта в подобных вопросах, — признался воин. — Мы мало изучали состояния человека в период вынашивания детей.

— Не в этом дело, — прохрипела навигатор. Бесчеловечный глупец, у него мало опыта! Некоторые из её слуг также как и она сама упали на пол, задыхаясь и кашляя от того, что они успели увидеть и почуять. Она выползла из комнаты не без помощи Вулараи и остальных. Едва оказавшись за её пределами, Октавия смогла подняться на ноги и перевести дыхание, как из её глаз потекли слезы.

— Заприте дверь, — произнесла она, задыхаясь.

— Хозяйка? — вопрошал один из её слуг в замешательстве. — Я подумал, вы хотели войти сюда.

— Закройте дверь! — теперь она уже шипела, чувствуя, как внутренности снова скручивает рвотный спазм. Трое слуг пока еще не пришли в себя, но додумались выйти из пыточной камеры.

Вулараи повиновалась. Шлюзовая дверь в пыточную камеру с грохотом закрылась. Несмотря на маску из бинтов, она задыхалась и едва могла говорить.

— Те люди на столах, — произнесла она. — Каким образом они еще живы?

Октавия отерла остатки желчи с губ и потянулась, чтобы перевязать волосы в конский хвост.

— Кто-нибудь, дайте мне дыхательную маску. Я войду обратно.

— Нам нужно поговорить, — сказала она, обращаясь к воину.

Лежавшее на операционном столе полумертвое тело застонало, не в силах больше вопить. От него осталось столь мало, что Октавия даже не смогла определить его пол.

Талос взглянул на нее. клинки в его руках были влажными и красными от крови. Четыре освежеванных тела были подвешены на грязных цепях вокруг центрального стола и истекали кровью. Он видел, как её взгляд перескакивал от тела к телу, и начал объяснять нечеловечески спокойным голосом.

— Они все еще живы. Их боль изливается в сознание вот этого, — Повелитель Ночи провел окровавленным ножом вдоль лишенного кожи лица пленника. — Оно зреет, наливаясь агонией. Ни их глотки, ни языки, ни легкие больше не просят смерти… но я слышу как их шепот ласкает мой череп изнутри. Осталось недолго. Мы уже близко к завершению. Так о чем ты хотела поговорить со мной, навигатор?

Октавия набрала сквозь фильтр дыхательной маски в легкие воздуха.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне правду.

Талос снова взглянул на нее, а с тел продолжала капать кровь: кап, кап, кап.

— Я никогда не лгал тебе, Октавия.

— Я никогда не пойму, как ты умудряешься говорить как святоша, стоя посреди бойни, Талос, — она вытерла глаза. Слабые струйки тепла вытекали из растерзанных тел, заставляя их слезиться.

— Я такой, какой есть, — ответил он. Ты отвлекаешь меня, поэтому попрошу тебя поторопиться.

— И эти благородные манеры, — мягко произнесла она. Стараясь не смотреть на выставленную на показ бойню. Кровь стекала по желобам в решетку под столом. Ей не хотелось знать, куда она вела. Она предположила, что там, на палубе под ними что-то питалось стекавшей кровью.

— Октавия… — произнес он предостерегающим тоном.

— Мне нужно узнать кое-что, — сказала она. — Мне нужно знать правду обо всем этом.

— Я сказал тебе правду, как сказал и то, чего жду от тебя.

— Нет. Тебе пришло в голову, что нам нужно попасть сюда. А теперь здесь эта…резня. Ты знаешь больше, чем говоришь нам. Ты знаешь, что если Империум решит ответить на твои деяния — он ответит силой.

Он кивнул.

— Похоже на то.

— И мы не сможем сбежать.

— Вроде того.

Кислородная маска Октавии щелкала при каждом вдохе.

— Ты делаешь то же, что делал он, так ведь? Ваш примарх умер, доказывая свою правоту.

— Умирать здесь в мои планы не входит, терранка.

— Не входит? В твои планы не входит умирать здесь? Да твои планы и яйца выеденного не стоят, Талос! Никогда не стоили!

— Рейд на станцию Ганг был весьма успешным, — отметил он. — И мы обратили в бегство Саламандр на Виконе.

Его веселость только разжигала её гнев:

— Ты считаешь себя лидером. Ты распоряжаешься тысячами душ, а не просто горсткой воинов.

Воин издал рычащий смешок.

— Трон Пламенеющий, ты действительно думаешь, что мне есть дело до каждой твари, что живет на этом корабле? Да ты с ума сошла, девочка. Я — воин Восьмого Легиона, не больше, не меньше.

— Ты бы мог убить Септима.

— Я непременно сделаю это, если он еще раз бросит мне вызов. Если в какой-то момент его неповиновение перевесит его ценность, он умрет освежеванным и безглазым вот на этом вот столе.

— Ты лжешь. У тебя злое сердце и душа, но ты не тот монстр, каким притворяешься.

— А ты, терранка, испытываешь мое терпение. Убирайся с глаз моих долой, пока твои раздражающие театральные выпады не уничтожили его последние крохи.

Но она не ушла. Октавия сделала глубокий вдох, выравнивая дыхание и стараясь взять под контроль свой упрямый гнев.

— Талос, ты всех нас погубишь, если не будешь осторожен. Что если ответом Империума будет не одинокий спасательный корабль, который заберет выживших, чтобы они рассказали пару страшилок, а огромная флотилия? Вероятно и то, и другое. Если они обнаружат нас поблизости — мы трупы. — Она указала на корчащееся тело на столе — ты хочешь отравить варп их страданиями и уничтожить всякую надежду на безопасный полет по Морю Душ, но и для меня это будет не легче. Я не смогу провести нас по бушующим волнам.

Несколько секунд Талос молчал, после чего ответил:

— Я знаю.

— И ты все еще намереваешься пойти на это?

— Это один из благословенных моментов со времен Великого Предательства, когда я и мои браться снова почувствовали себя сыновьями своего отца. Никакого мародерства, никакого стремления просто выжить — мы снова делаем то, для чего были рождены. Ради этого стоит рискнуть.

— Половина из них убивают лишь ради того, чтобы убивать.

— Так и есть. И это тоже путь Восьмого Легиона. Наша родина Нострамо не отличалась высокими нравами.

— Ты не слушаешь меня.

— Я слушаю тебя, но ты говоришь, сама не ведая о чем. Ты не понимаешь нас, Октавия. Мы не те, кем ты себе нас представляешь, потому что вы никогда не понимали нас. Ты судишь нас с позиции человеческой морали, будто нас когда-либо сковывали те идеалы. Жизнь имеет несколько иное значение для Восьмого Легиона.

Она надолго закрыла глаза.

— Я ненавижу этот корабль. Я ненавижу эту жизнь. Я ненавижу тебя!

— Самые разумные слова, которые я когда-либо от тебя слышал.

— И мы все умрем здесь, — произнесла она наконец, беспомощно сжимая руки в кулаки.

— Все умирают, Октавия. Смерть ничто в сравнении с отмщением.

Последняя жертва умерла, и Сайрион остался один.

Он сидел, прислонившись к стене, дыша сквозь влажные от слюны зубы. Зажатый в руке гладий стучал по испачканному палубному настилу. Его все еще била дрожь. Приятные отголоски смерти человека играли в его сознании. Настоящий страх. Настоящий ужас. Не то глухое марево боли, что осталось от астропатов и прочих жертв — на этот раз ему попался полный сил, стойкий мужчина, не желавший умирать. Сайрион лелеял взгляд его глаз, когда гладий резал и рубил плоть. Он испытывал страх и молил о пощаде до самого конца: до самой грязной, бессмысленной смерти на нижних уровнях корабля.