Он подумал, что стало с Гавалоном и всей той магией, которую колдун так старательно берег для этого ужасного дня: Знамя Губительного Ока, Рог Агонии и столько всего еще.

Он парировал еще один выпад мечом и снова ударил в ответ. Он ощутил силу удара и понял, что, должно быть, покалечил кого-то, но убийственная мощь, которой он владел так недолго, теперь ушла; он остался один, без коня, потрясенный и ошеломленный. Вокруг было так много врагов, а у него осталось так мало сил…

Он ударил еще и еще, но ни во что не попал.

Потом он получил удар в спину и свалился.

Секунду он еще стоял на коленях, его руки были все еще протянуты вверх, словно они были крыльями, которые могли поднять его в небо, спасти из этой бездны смерти — но они не были крыльями, и Дафан рухнул на землю.

Он свалился лицом в грязную лужу. Он знал, что грязь смешана не с водой, а с кровью, потому что дождя здесь не было уже много дней.

«Интересно, что сейчас делает Гицилла?», подумал он. «Я молюсь всем богам, чтобы она была жива и невредима».

Гицилла осторожно подкралась к обломкам летающей машины.

Самолет снижался под таким углом, что мог бы совершить безопасную посадку, если бы земля была более подходящей для посадки. Тот, кто им управлял — или не совсем управлял — смог избежать наиболее густых зарослей, но как только колеса шасси коснулись земли, их шины лопнули. Одно колесо оторвалось, и левое крыло пропахало землю. Корпус машины резко развернуло, и крыло разломилось. После этого от удара раскололся сам корпус, и начал разваливаться, его части посыпались в разные стороны.

Сначала Гицилла сомневалась, что кто-то внутри летающей машины мог остаться в живых после такого крушения — но когда шум и грохот затих, она услышала несколько приглушенных голосов. Кто-то только кашлял — падение самолета подняло тучи пыли — но другие жаловались или звали на помощь.

Гицилла не сомневалась, что Сатораэль не зря сказал ей следить за небом — и вот перед ней была причина этого — но учитывая, что демон был необычно разговорчив, пока она сидела на его плече, она удивилась, что он не сказал ей, что следует предпринять, когда ожидаемое событие произойдет.

Летающая машина была, несомненно, имперского производства, значит, люди в ней, раненые при крушении, были, скорее всего, солдатами. Таким образом, едва ли она здесь для того, чтобы оказать им помощь. Значит она здесь затем, чтобы пережившие крушение пережили его ненадолго?

Это казалось наиболее вероятным предположением — и вполне соответствовало ее собственным намерениям, поэтому она взяла нож наизготовку, подкрадываясь к первому из фрагментов разломившейся машины.

Это была средняя часть фюзеляжа самолета, от которой отломились и носовая часть и хвост. Гицилла слышала голос лишь одного человека, раздававшийся оттуда, и этот голос прерывисто звал на помощь — прерывисто, потому что постоянно прерывался приступами мучительного кашля.

Когда Гицилла заглянула за разорванный край борта корпуса, металл которого разодрало ударом с такой легкостью, словно это была плохо сделанная ткань, она увидела не одного, а двух человек, распростертых на бортовой части отсека, которая теперь стала полом. Оба они были еще живы, но ни один из них не мог подняться; они переломали конечности или получили сильные ушибы.

Гицилла двигалась быстро, едва обратив внимание, что только один из этих двоих одет в военную форму, а другой носил что-то вроде одеяния священника. Она мгновенно с легкостью перерезала им глотки, надеясь, что никто не обратит внимания на то, что призывы о помощи внезапно прекратились, если кто-то вообще их слышал.

Она затаилась в похожей на трубу секции корпуса, пытаясь предположить, где могут быть остальные выжившие. Вероятно, управление летающей машиной размещалось в носовой части, и там должен был находиться как минимум один человек. Когда машина начала падать, другие, вероятно, побежали в носовую часть, чтобы узнать, что происходит. Вполне возможно, их всех раздавило, но кто-то мог и выжить. Гицилле показалось более разумным обыскать сначала хвостовую часть.

И, приняв это решение, она быстро начала действовать.

Пригнувшись, она бросилась к хвостовой секции корпуса, обежав по пути несколько более мелких обломков. Она слышала голос, доносившийся оттуда, еще прежде чем войти в среднюю часть, но сейчас голос замолчал, и Гицилла приближалась к хвосту самолета очень осторожно.

Так как открытый конец хвостовой части был развернут в сторону от лунного света, внутри было темно, а вокруг еще клубились облака пыли, поднявшейся после падения самолета. Но даже так Гицилле понадобилось лишь несколько секунд, чтобы понять, что внутри остался только один живой; тело второго, плотного человека, одетого в гражданское, лежало в такой искривленной позе, что было очевидно — его позвоночник сломан.

С другой стороны, выживший, казалось, был почти невредим. Вероятно, он получил ушибы, но его конечности были достаточно целы, судя по тому, что он смог подойти к своему мертвому спутнику и склонился над ним.

Гицилла изо всех сил старалась двигаться бесшумно, но все же, вероятно, произвела какой-то шум, и выживший повернулся в ее сторону, когда она была еще в пяти или шести шагах. Он был безоружен, и если бы Гицилла двигалась достаточно быстро, она, вероятно, успела бы ударить его ножом в горло или грудь, прежде чем он смог бы что-то предпринять — но что-то заставило ее остановиться.

Она не знала, что именно заставило ее остановиться, пока не увидела выражение его глаз: что-то вроде узнавания, знания не только того, чем она была, но и кем была — и не только того, кем она стала недавно, но и того, кем была всегда.

Этот человек был Сновидцем Мудрости. Он видел ее раньше, в своих видениях.

И она вдруг поняла, что тоже видела его. Этот факт уже ускользнул из ее памяти, но когда она увидела этого человека, то вспомнила.

До сих пор Гицилла не подозревала, что у Империума могут быть свои Сновидцы Мудрости, и даже сейчас она с трудом могла поверить в это. Ей говорили, что калазендранцы ненавидят все в жителях Гульзакандры, особенно их связь с мирами за пределами этого мира.

Поэтому ее первым предположением было, что это, вероятно, пленник, которого везли против его воли.

И она подумала, не за этим ли послал ее сюда Сатораэль? Неужели она здесь для того, чтобы спасти, а не чтобы убивать?

— Кто ты? — спросила она тихим и напряженным голосом.

В ответ человек уставился на нее с нараставшим ужасом.

— Ведьма! — произнес он наконец, голосом куда более напряженным, чем у нее. — Адское отродье! Чудовище!

Гицилла поняла, что ее первое предположение было ошибочным. Очевидно, у Империума все же были свои Сновидцы Мудрости, которые, вероятно, считали своих «коллег» из Гульзакандры злом — но еще оставалась крупица сомнения. Он узнал ее, и она узнала его. Они видели друг друга в своих видениях, и их судьбы были связаны. Разумеется, он понимал это так же, как и она. Или…?

Гицилла знала, насколько она изменилась с тех пор, как к ней впервые прикоснулся Сосуд Сатораэля, и знала, что даже ее земляки, деревенские жители, среди которых она выросла, пришли бы в ужас, увидев, как жутко она мутировала. Они бы тоже могли назвать ее чудовищем, хотя не ведьмой и не адским отродьем — вероятно, это были калазендранские оскорбления. И поэтому она еще не знала, что делать дальше. Ей все еще казалось, что этот Сновидец — именно этот — может быть зачем-то нужен Сатораэлю, и поэтому его стоит оставить в живых.

В любом случае, он был безоружен и не пытался схватить оружие с трупа человека со сломанной спиной.

— Как тебя зовут? — спросила Гицилла. Она знала, что имена заключали в себе власть. Если он скажет ей свое имя, возможно, она сможет обладать какой-то властью над ним, как Гавалон над порабощенными колдунами. Возможно, именно так их судьбы связаны?