— Какое имя?

— Гашеный. Маленький коллектив Гашеных. Спрятавшихся от тебя. Затаившихся в темноте. Хет-хет-хет!..

Кровь Сахаала быстрее побежала в жилах.

— Ты… знаешь, где он? Говори! — Он рубанул когтем по груди торговца, пронзая слои резины и стали, выражая этим жестом свое раздражение. Но эффект был нулевым.

— Не он. Они. Конечно, я знаю. Ведь я и создал их. Хет-хет-хет…

— Говори! Где они прячутся? Говори, или я разорву тебя на клочки!

— Нет, нет… только не Пахвулти. Не тогда, когда он знает…

— Что ты знаешь, жалкий глупец?

— Я знаю, что вы тут делаете, да. Я знаю, с кем вы ведете дела. Знаю, где скрывается ваша жалкая империя. Я все видел. Мои глаза везде. Хет-хет-хет! — Пахвулти медленно мигнул, словно крокодил. — Я даже знаю, кто вы такой!

Сахаал медленно поднялся:

— И кто я такой, маленький червь?

— Хет-хет-хет… Космодесантник-предатель. Дитя восстания. Союзник Великого Предателя. Повелитель Ночи! — усмехнулся Пахвулти. — Я опознал ваши знаки, еще когда в первый раз видел.

Сахаал боролся с удивлением. Такого он не ожидал.

— И что?

— Я слышал сплетни. Слухи в темноте…

— Какие еще сплетни? Выражайся понятным языком!

— Святой воин, так вы себя сами называете, да? Своему маленькому племени вы сказали… хет-хет-хет… что имеете особое послание. Сказали, что вы — прекрасная свеча непорочности во тьме разврата. Скоро ваши братья придут вам помочь, да? Я слышал об этом, слышал ложь… Но ведь вы действительно так говорили. Да? Племенам следует подготовиться к приходу братьев? Не так ли?

— И что из того?

Он знает слишком много!

— Мы знаем, что вы солгали, Повелитель Ночи. Мы знаем, что они не придут спасти улей. Хет-хет-хет… Скорее наоборот…

— Ты угрожаешь мне разоблачением? И все? Это твоя самая страшная угроза?

— Я не угрожаю, Повелитель Ночи. Лишь подтверждаю собственные подозрения.

— Тогда чего ты хочешь? Почему мне стоит сохранить тебе жизнь? Говори!

— Гашеный. Вы не убьете меня из-за него.

— Скажи мне, где он. — Сахаал с трудом подбирал слова. — И я отпущу тебя. Клянусь!

Я убью его! Срежу проклятое лицо с черепа!

— Хет-хет-хет… Нет, нет… В последний раз… Когда я помог вам в последний раз, что стало ценой за мои усилия?

— Не было никакой цены! Я спас тебе жизнь — и все!

— Да. О цене не было разговора. И сначала каждый свободен, как я уже говорил. Но на этот раз… расходы Пахвулти сильно увеличились.

В первый раз за свою жизнь Сахаал не нашелся с ответом.

— Ты… Ты… — Он запнулся, поглощенный океанами гнева, бушующими внутри. — Ты что, собираешься потребовать нечто… потребовать от меня, червь?! Ты ничтожество, а я Мастер Когтя! Я был избран Охотником! Да я нарежу из тебя тысячу рем…

— Вы ничего не сделаете. Если хотите заполучить Гашеного.

И это было проблемой.

Корона была для Сахаала всем.

Более могущественная, чем его уважение, более могущественная, чем его гнев, более могущественная, чем его гордость.

Найдя Гашеного, он мог ее обрести вновь.

Убей его! Разорви на куски! Вырежи каждый орган!

Сахаал был все еще сердит, но внутренние голоса начали терять силу, поглощенные холодным пламенем его прагматизма. Часть души Повелителя Ночи, зараженная Темными Богами Хаоса, бушевала и ярилась напрасно, он медленно поборол ее кровавые желания и взял себя под полный контроль.

— Какова… какова будет твоя цена, торговец?

— Власть, Повелитель Ночи. Ведьма Инквизиции не получит от меня сообщений, которых так ожидает. Я отдам вам Гашеного. А когда придут ваши братья, город падет. И кто затем будет править?

Торговец широко улыбнулся стальными зубами:

— Я, Пахвулти, и буду править всеми.

Мита проснулась от громкого крика. Она вскочила на ноги и приготовилась к бою раньше, чем остатки сновидений улетучились из головы. Несколько мгновений девушка недоуменно мигала от света, прежде чем смогла четко различить явь и фантазии.

О Бог-Император, как морозно…

Враждебный холод Эквиксуса вторгался в улей уже несколько дней и на все ярусы. Тепловые кондиционеры внезапно затарахтели и остановились, во многих районах и секторах замерцаю и выключилось освещение. Аварии были временными, но отряды техножрецов и армии их аколитов бродили от одного распределительного щита к другому, а от них — к главным генераторам, вознося молитвы и благословения, но замершие вентиляторы и остывшие трубы больше не могли сопротивляться наступлению мороза.

Мита спросила себя, что это могло означать и кто стоит за происходящим. Она ощущала, что у нее есть довольно хорошее предположение в отношении виновника.

Девушка вздрогнула, и холод был в этом виновен не полностью.

Переулок, в котором она спала, не изменился за ночь: грязные стены, заляпанные машинным маслом и ржавчиной. Вокруг не было видно рычащих виндикторов с грозно поднятыми энергетическими булавами, из тьмы не вылетали бутылки, пушенные рукой одного из местных хулиганов, рядом не вихлялись проповедники, предрекая конец света и осыпая всех проклятиями.

Мита обитала здесь уже два дня, ведя жизнь бродяги, — спала на улице, дрожа от холода, а утром старалась раздобыть немного еды. Она обменяла свое безвкусное платье с эмблемой Инквизиции на толстое тряпье, в которое и куталась. Причесывалась, видя собственное отражение в сточных канавах с нечистотами. Пока ей удавалось успешно скрываться и не попадаться в руки агентов Каустуса. Учитывая свирепость уличных банд и полную апатию местного населения, Миту не удивляло, что ей больше не встречались люди с таким же статусом. Им всем была одна дорога — вниз, в подулье.

Правда, был еще выбор — умереть.

Но Мита считала такой вариант явным перебором.

Наоборот, она будет сопротивляться до последнего. Может, у нее и нет дома, может, за ней и охотится Императорская Инквизиция, но у нее есть четкая цель. Есть последняя соломинка, за которую можно ухватиться. У нее есть торговец информацией…

Никого в окрестностях не потревожил раздавшийся дикий крик. В этом не было ничего удивительного: хоть Каспсил и не жил по законам подулья, но его нельзя было назвать и сладкой утопией. Грабежи, насилие, убийства — этим мрачным туманом всегда была окутана жизнь множества секторов улья. А если вспомнить события последних дней, череду загадочных казней, заставивших улицы вздрогнуть от ужаса, ночной крик покажется незначимым и второстепенным.

Но вопль, разбудивший Миту, был не один. Теперь к нему присоединился целый хор отчаянных голосов, от которых по спине бежали мурашки. Дознаватель выбралась из своего укрытия, потуже запахивая импровизированный плащ — холод давал о себе знать все сильнее, — и прислушалась, стараясь определить точное расположение источника звука, а потом зашагала прямо к нему.

В этом, возможно, и было главное различие между Митой Эшин и любым другим жителем улья — когда все бежали от ужасных звуков, она упрямо шла к их источнику.

Это был зал собраний. Такие обшарпанные здания часто имели даже купола или украшения в виде священных таблиц на фасаде (ужасного качества, где святой «икс» был неотличим от «игрек» экклезиарха). Иногда стены покрывали и религиозные надписи, но их можно было и так встретить на каждом углу улья. Эти залы вечно зажимали стенами близлежащие здания, делая их похожими на раздувшиеся вигвамы. Внутри стояли бесконечные ряды неудобных пластиковых сидений, также в комплект, как и в большинстве жилых кварталов города, входил дрожащий сервитор, наблюдающий за порядком.

Сюда стекались со всей округи граждане, выполняя ежедневную повинность просмотра Гражданского Канала Веры. Поэтому залы редко пустовали и всегда были шумными, подчиняясь ритму заводских смен, по очереди заполняющих внутреннее пространство. От этих коммунальных индостриа доносились звуки гимнов, пламенные речи и приветствия, исходящие из потрескавшихся динамиков вьюспексов.