Кто-то толкнул Мэддокса в спину, заставив вернуться к настоящему.

— Давайте захватим его, — предложил один из зэков.

«Он» смутно напоминал ястреба с обтекаемой формы крыльями, выкрашенный в темно-синий цвет — цвет воды в океанских глубинах. От последней мысли желудок Мэддокса сжался. Джерл ненавидел море. Даже голову не мог опустить под воду, потому что всегда представлял, как нечто пялится на него из глубины.

Мэддокс тащился позади среди немногих отставших, в то время как большинство помчались вперед, размахивая отобранными у охранников дубинками и дробовиками. Их спасители — божественные воины в черном — избрали самых сильных и здоровых среди обитателей сектора «Р», чтобы те поднялись сюда и исполнили священную миссию. На корабле находились люди, и этим людям следовало умереть. Так сказали боги.

И — черт побери, да! — вроде как там была женщина.

Приятно ощущать себя свободным. Приятно стать избранным чемпионом богов, которые принесли тебе столь заслуженную свободу. Даже отвратительный воздух сегодня пах лучше, чем обычно.

Такие мысли крутились в голове Чернозубого Джерла Мэддокса, когда его настигла смерть. В ту секунду, когда дух покинул его бренную оболочку, Мэддокс был все еще слишком поглощен размышлениями о вновь обретенной свободе, чтобы понять, что происходит. Так он и умер, разнесенный на куски, с улыбкой на губах, по-прежнему мерзко воняя и заходясь беззвучным хохотом.

Орудия корабля разразились огнем. Болтерные снаряды вонзались в податливую плоть, чтобы взорваться через секунду после удара. Зэки превращались в мешанину из мяса и костей и разлетались кровавыми ошметками по платформе. Из динамиков, установленных на пилотской рубке «Громового ястреба», раздался спокойный голос, произносивший слова готика с сильным акцентом.

— Всем добро пожаловать, — объявил Септимус. — Надеюсь, вы получите массу удовольствия от последней в вашей жизни ошибки.

Кирион в очередной раз проверил болтер, после чего опять прикрепил его к набедреннику.

— Прекрати это, — передал по воксу Малек. — Ты выглядишь раздраженным.

— Интересно, с чего бы это, — иронически парировал Кирион.

Первый Коготь и сопровождавшие их Чернецы расположились в противоперегрузочных креслах катера Черного легиона. Все вокруг сотрясала дрожь — корабль двигался через атмосферу.

— Думаете, они попытаются захватить «Опаленного»? — спросил Кирион. — Это будет глупой ошибкой.

— Им нужен был только Талос, — ответил Ксарл.

Он активировал мигающую руну, открывая личный коммуникационный канал с Кирионом.

— И Чернецы знали, что это произойдет. Они должны были проследить за тем, чтобы мы вели себя паиньками. Отметь, как проклятые ублюдки дали задний ход при первой же необходимости пролить кровь. Вознесенный спланировал все заранее.

Голос Кириона звучал устало. Астартес слегка отпустило, но бремя человеческого страха все еще давило на сознание.

— Я начинаю уставать от этого, Ксарл.

— От чего?

— От предательства. От утраты доверия. Оттого, что беззвучные жалобы перепуганных смертных раздирают мой разум.

Ксарл ничего на это не сказал. Сочувствие не значилось среди его достоинств.

— Ты запятнан скверной, Кирион, — выдавил он наконец.

— Что-то вроде того, — отозвался Кирион.

Он перевел дыхание и продолжил:

— Вознесенный всегда был против особого положения Талоса в легионе. Капитану не нравилось, что наш отец благоволил к пророку, но это уже слишком. Убить Талоса? Вандред что, спятил?

Ответ Ксарла раздался после горького смешка:

— А с чего ты решил, что Вознесенный хочет убить его? Убрать с дороги, это точно. Может, отправить в Черный легион. Прямая выгода и Абаддону, и Вознесенному.

— Как с Рувеном, — сказал Кирион.

— Да, брат, — подтвердил Ксарл, понизив голос. — Как с Рувеном.

Когда «Громовой ястреб» снова тряхнуло, Эвридика с чувством выругалась:

— Трон, я не хочу умереть здесь.

Септимус не обернулся. Он полностью сосредоточился на показаниях счетчиков боеприпасов. Количество снарядов стремительно уменьшалось. Септимус включил вокс:

— Это «Опаленный», «Громовой ястреб» Восьмого легиона.

— Передатчик не работает, — сказала Эвридика, стараясь подавить панику. — «Завет» не услышит тебя. И Талос не услышит.

— Заткнись, — огрызнулся он. — «Опаленный», «Громовой ястреб» Восьмого легиона, вызывает боевую баржу «Охотничье предчувствие». Вы слышите меня?

— Бое… что?

— Еще один из наших кораблей на орбите, — ответил он. — Один из флагманов Повелителей Ночи.

— Почему ты не стреляешь?

Он даже не взглянул на экраны датчиков.

— Потому что у всех орудий, которые могут поразить цель на такой близкой дистанции, кончились боеприпасы.

Рубка снова содрогнулась, на сей раз так сильно, что Эвридику швырнуло обратно в кресло.

— Трон! — вскрикнула она.

Септимуса передернуло.

— Плохо. Они прорвались внутрь.

— Что?!

Он не ответил.

— «Опаленный», «Громовой ястреб» Восьмого легиона, вызывает боевую баржу «Охотничье предчувствие». Пожалуйста, ответьте.

С нижней палубы раздались крики. Уже не осталось сомнений — заключенные, пережившие обстрел из штурмовых болтеров, проникли на борт катера.

— Проклятье.

Септимус отвернулся от консоли и взялся за рукоять мачете, примотанного к его голени.

— Стоило попытаться.

Эвридика перебросила ему один из пистолетов:

— Похоже, мне все-таки не судьба вести корабль твоих еретиков-хозяев через Море Душ.

На губах ее появилась язвительная ухмылка, в равной степени окрашенная горечью, страхом и торжеством.

Септимус навел пистолет на запертую дверь рубки:

— Поглядим.

Талос открыл глаза и обнаружил, что вокруг чернота.

Для того, кто видел в абсолютной тьме с такой же легкостью, как обычный человек при дневном свете, ощущение было непривычным и неприятным. Талос развернулся, по-прежнему ничего не видя и не зная, в чем причина — то ли чернильный мрак совершенно пуст, то ли сам Астартес ослеп. С немалой долей сарказма Талос сообразил, что обрек на подобную участь великое множество смертных, приходивших в себя в черных глубинах «Завета». Ирония происходящего заставила его скривить губы в осторожной улыбке.

Касавшийся кожи воздух был холоден.

Кожи? С чувством холода вернулось и зрение — теперь Талос мог видеть себя. Поднятые к лицу руки, мертвенно-бледные, в синеватом узоре вен, и рукава мундира из темной ткани. Боевой брони на нем не было. Как это возможно? Неужели рана оказалась настолько тяжелой, что Первому Когтю пришлось разрезать броню и…

Постойте. Его рана.

Талос распахнул мундир. На его теле — бледном, похожем на мраморные статуи воинственных богов Древнего Рима, — не было никаких ран. На груди темнели разъемы и порты для связи с системами брони, и под кожей проступали очертания черного экзоскелета, образующего еще один слой защиты и необходимого для взаимодействия с сенсорами доспеха.

Но никаких ран.

— Талос, — донеслось из черноты.

Талос развернулся, чтобы встретить противника, и рефлекторно потянулся за оружием. Но оружия при нем здесь не было — где бы это «здесь» ни находилось.