Разумеется, после этого Горбатый потребовал объяснений. Малышев — вопреки всем инструкциям — рассказал ему правду. Про Землю. Арата вынужден был поверить, и он поверил. Более того — когда сдавал Антона-Румату дону Рэбе, то сумел не только адекватно пересказать слова Антона, но и убедить первого министра, что в этом что-то есть. В частности, именно Арата присоветовал дону Рэбе проверить чистоту золота, которым расплачивался благородный Румата Эсторский. А также навести соответствующие справки в метрополии.

Зачем он это сделал? Более-менее объяснимой причиной было то, что Антон отказался передавать Арате земное оружие, транспорт и так далее. О чём Горбатый постоянно просил Малышева, и чего тот ему, разумеется, не дал. На это он мог обидеться, чисто по-человечески. С другой стороны, он мог таким образом попытаться наладить отношения с доном Рэбой. Непонятно, правда, зачем — но мало ли какие у него были планы.

Но Левин считал, что Арата предал просто по извращённости натуры. У него была внутренняя потребность предавать доверившихся ему.

А Малышев ему, похоже, доверял. Судя по восторженным отзывам, которых полно в поздних отчётах Малышева, он считал Горбатого честным борцом за социальную справедливость — увы, не владеющего ТИП и не понимающего, что его борьба безнадёжна. Тем не менее, он сочувствовал этой безнадёжной борьбе, помогал и защищал Горбатого всеми возможными способами. А главное — верил ему. Даже там, где было непонятно, как это возможно — верить в такую чушь. Например: Горбатый, рассказывая о своей молодости и приключениях в плену у пиратов, настаивал на том, что действительно хотел создать вольную морскую республику свободных людей. Кажется, Антон так и не задал Арате вопрос об экономическом устройстве этой свободной республики — то есть, чем же собираются зарабатывать на хлеб новоявленные вольные мореплаватели. Или, может быть, посчитал этот вопрос неудобным. Примерно так же он относился и к прочим байкам и побаскам, которым его потчевал бывший Красавчик — то есть принимал за правду и лишних вопросов не задавал.

Да чего уж там. Он поверил даже тому, что Горбатый в молодости был писаным красавцем. Хотя вполне мог бы проделать то же, что и Левин — то есть сделать компьютерный анализ внешности. Но ему это и в голову не приходило.

Или, может, приходило. Но он не стал об этом думать. Не захотел.

Болит голова. И довольно сильно. Раньше тоже побаливала, а вот сейчас — заболела. Ничего не могу делать. Нашёл в аптечке какие-то таблетки — вроде должны помочь.

Фу, вроде как отпустило. Правда, голова у меня от этой таблеточки как ватная. Вообще ничего не чувствую.

Ну в общем, это-то понятно. Средства в аптечке, что называется, убойные. То есть нужные на самый крайний случай, когда всё горит и взрывается, и нужно оказать экстренную помощь. Ну то есть донести человека живым до медкамеры. А лечиться такими штуками — всё равно что топором заусенцы на пальцах отрубать.

Но что делать, в моём-то положении. Приходится вот так. Нету у меня тут медкамеры, нету. А если бы и была, толку-то. Хотя из неё можно было бы наковырять всяких полезных веществ. Может даже спирта.

Ладно, чего вздыхать. Пора и делом заняться. Так что вернёмся на Аврору, там как раз дошло до интересного.

Одной из целей левинского расследования было вот что: выяснить, что конкретно делал Званцев после прибытия и узурпации баронского звания. Свидетельств об этом сохранилось крайне мало, а писания Антона-Руматы только сбивали с толку. Собственно, это были те самые бессознательные фантазии, которыми мозг заполняет лакуны после чистки памяти.

Удалось выяснить примерно следующее.

Первое, что сделал Званцев после своей легализации — это попытался установить контакты со Святым Орденом. Почему именно с ним — более-менее понятно. Вероятнее всего, он это запланировал ещё на Земле, когда изучал арканарскую историю. Орденская идеология, основанная на идее служения и аскетизма, должна была показаться ему достаточно перспективной. Монахи были лучшими кандидатами на реморализацию, чем кто бы то ни было другой в Арканаре. Уже сложившаяся и весьма эффективная орденская структура позволяла надеяться, что не нужно будет тратить время на создание организации с нуля. А что организация понадобится — это было очевидно.

Поэтому с Орденом Званцев-Пампа попытался установить контакты практически сразу после чудесного спасения. Возможно, он рассчитывал, что рассказ о чуде поможет. Увы, этого не случлиось. Хотя бы потому, что орденским представлениям о чудесах этот рассказ решительно противоречил.

А именно. Орденские терпели и даже поощряли народную веру в чудеса, совершаемые святыми. В том числе и Святым Микой — поскольку его популярность была Ордену полезна. Но сами монахи ни во что подобное не верили. С их точки зрения, бог и святые не совершали никаких чудес. Во всяком случае, хороших.

Левин в эти моменты не особенно вдавался, потому что для него это было не особо интересно. Тем не менее, кое-что у него в голове осталось, а значит, и у меня тоже. Насколько я понял, орденские мыслители рассуждали так. Бог могуществен и добр, а значит, сотворённый им мир устроен наилучшим образом из всех возможных. Люди грешат, и поэтому бог насылает на них бедствия в виде войн, эпидемий и тому подобного. Если бы люди не грешили, то жили бы в мире и доживали свой век здоровыми. Но это и всё, о чём только можно мечтать. Никакого улучшения установленных богом порядков невозможно, так как это значило бы, что они не являются наилучшими и роняло бы божье достоинство. Что касается чудесных исцелений, спасений и всего прочего, они тоже невозможны, так как бедствия насылаются богом за грехи или в поучение грешникам, и отмена бедствия означала бы отмену божьего приговора. А это невозможно, так как приговор можно отменить только из-за ошибки или несправедливости судьи, а бог абсолютно справедлив и ошибок не совершает. Поэтому все чудесные исцеления и спасения на самом деле не чудесны и объясняются естественными причинами.

Это вообще. А в случае с бароном они и вовсе не могли предположить, что святой Мика стал бы спасать и исцелять человека, который повесил тридцать монахов, а потом кощунственно выжил после орденского гостинца в виде отравленной стрелы.

Вероятнее всего, монахи решили, что вепрь Ы и святой Мика барону померещились в приступе белой горячки. Что же касается волшебного преображения синюшного лица, то оно произошло из-за трезвой жизни, которая позволила могучему здоровью барона перебороть хворь. Ничего необычного они не усмотрели в желании с Орденом помириться: тридцать повешенных никуда не делись, а орден славился злопамятностью. Так что барон, включив голову, мог додуматься до того, что надо бы этот вопрос как-то урегулировать.

Конечно, монахи баронские деньги взяли. Но и только. И даже намекнули, что тридцать жизней стоят дороже. То есть это Левин так думает, что намекнули — свидетельств не сохранилось. Но я так думаю, Борька прав — учитывая дальнейшее.

Так или иначе, Званцев убедился, что по-хорошему к Ордену никак не подобраться. Но то, что не получается по-хорошему, может получиться по-плохому.

Дальнейшее известно только потому, что о происшествии Антон рассказал своему коллеге и другу — они два года вместе учились на истфаке, а потом в Институте — Павлу Бунге. С ним и ещё с некоторыми коллегами Малышев регулярно встречался в конспиративной обстановке — "сверить часы", как выражается Славин в таких случаях. Так вот, во время очередной встречи Антон был очень напряжён, а на прямой вопрос, в чём дело, сказал, что его друг, барон Пампа, пленил орденского епископа, отца Гамару. Из-за чего, по мнению Малышева, барон может сильно пострадать, так как Орден подобного не простит. Он также обмолвился, что собирается помочь незадачливому барону. На вопрос о том, как Антон планирует барону помочь, Малышев ответил уклончиво. Педантичный Бунге зафиксировал всё это в расширенной версии отчёта — которую, разумеется, никто читать не стал.