Но пока до этого было далеко. Горан, удостоившись откровения, бросил прежнюю жизнь и вступил в Орден. Поскольку он отдал Ордену всё своё имущество — а его было много — в Ордене отнеслись к нему хорошо. Потом, однако, выяснилось, что он слишком усердствует в праведной жизни и проповедует нечто несуразное. Горана подвергли орденскому суду. Ему дали возможность защищаться. На защите он — скорее пламенно, чем внятно — изложил суть своего учения. Это он сделал совершенно зря. Его развели простейшим способом — спросили, были ли грязными ноги у бога, когда он выходил из болот. Святой Мика упоминал о своих грязных ногах в начале своей очень известной проповеди: "Когда я вышел из Питанских болот, мои ноги были в грязи, но душа очистилась от грязи". Поэтому Горан ответил, что да, были. Тогда его передали ируканским властям как богохульника. По представлениям ируканцев, говорить о богах неуважительно было опасно для общества в целом, а назвать бога грязным было классическим, буквально из учебника для законоведов, образцом оскорбительного и богохульного высказывания.

Светские власти — то есть тогдашний герцог Ируканский и его ближние — Ордену благоволили, но и побаивались. Особенно они не любили ситуаций, когда Орден пытался от кого-то избавиться его руками. Уже были прецеденты, когда казнённый светской властью впоследствии вдруг оказывался праведником, несправедливо претерпевшим. Герцог воспринимал всё это как лишние проблемы. Причём — для себя лично. Поэтому он не стал спешить с казнью, а посадил Горана в тюрьму. Где ему, как благородному, разрешили известные послабления. Например, выделили отдельную камеру с окошком — это была, по арканарским меркам, невероятной роскошью — и позволили держать при себе книги, пергамент и письменные принадлежности. Там-то Горан и написал "Историю Пришествия". Книга каким-то образом была передана на волю и начала распространяться. Орден выступил с новой жалобой. Тут уж герцог был просто вынужден этого самого Горана сжечь, вместе с обнаруженными экземплярами его сочинения.

Остались ли у Горана организованные сторонники? Трудно сказать. Очень уж экзотическим было его учение и очень уж прозаической оказалась судьба его основателя. Однако именно в этот момент руководство Ордена затеяло небольшую чистку рядов. Обвинение в "следовании горановой ереси" было не хуже прочих. Все кто надо под пытками сказали всё что надо — и были казнены как полагается.

С того самого времени внутри самого Ордена зародилась легенда о "горановых братьях". Приписывали им разное, но в основном легенда крутилась вокруг накопляемых ими богатств, связей с дьяволом, а также их ложного благочестия. По легенде, они соблюдали все заветы святого Мики, чтобы тем самым его превзойти и посрамить. По другой легенде, дьявол требовал от "горановых братьев" послушания, целомудрия, а собственностью позволял владеть лишь внешне, по виду. Он даже запрещал своим последователям убивать и быть причиной убийства — взамен того беря на себя расправы с врагами своих подопечных. Рассказывали также о тайных оргиях в пещерах под землёй, о страшных клятвах, о сосудах из черепов и прочих ужасах. Ну и, естественно, о планах страшной мести Ордену в целом и его верхушке в особенности.

А то, что их никто до сих пор не смог выловить и извести, только убеждало в чрезвычайном их могуществе.

Да, всё тот же день. Нет, писать не собирался. Лёг спать. Проснулся через две секунды. Или три. Что видел — неважно. А важно то, что мне это зрелище никуда не упёрлось. Вытащите меня отсюда, тогда я готов  это ваше кино смотреть. Смотреть, говорю. Потому что я никого убивать не намерен. Ну то есть больше не намерен. Я случайно убил человека, и знаете что — с меня этого хватило на всю оставшуюся жизнь. И этого вашего я убивать не буду. Будь он хоть воплощённым злом. Кстати, с воплощённым злом я тоже иметь дела не намерен. Не видит оно меня — и отлично.

Давайте-ка лучше всё-таки про Арканар.

Неизвестно, верил ли дон Рэба в существование "горановых братьев". Вряд ли  слишком: он был человек практический. С другой стороны, он понимал, что  и жизнь сложна и в ней бывает разное" А благородный дон Румата неплохо подходил под описание высокопоставленного "брата". Включая даже такую тему, как неучастие в убийствах и нежелание быть их причиной. За Руматой числилось сто восемьдесят шесть дуэлей — без единого убитого, только переломанные кости и отрезанные уши. Плюс ещё Арата со своими россказнями. В которых вдруг что-нибудь да есть?

Кстати, тоже вот тема.

На самом деле Антону убивать приходилось. Жить в Арканаре так, как он жил, и никого не убить — ну очень сложно обойтись без кровопролития. Так что нескольких человек он всё-таки зарубил. Начиная от уголовников, несколько раз пытавшихся напасть на припозднившегося благородного дона, и кончая благородными донами, слишком глубоко сунувшими нос в его дела. Но вот конкретно насчёт дуэлей старшие товарищи вдолбили ему: а вот этого не надо. Потому что даже самая честная дуэль, кончившаяся чьей-то смертью — это проблема. С семьёй убитого, с друзьями и родственниками, но что самое неприятное — могут начать решать вопрос на уровне семей, то есть наябедничать в метрополию. Липовая легенда Руматы Эсторского могла и не выдержать такого тычка. Антон внял. К тому же ему вообще не нравилось убивать, не было у него этого. Так что он честно старался во всех случаях обходиться без крови, а на дуэлях обходился нанесением мелких увечий. Однако в поле зрения дона Рэбы попали в первую очередь именно дуэли.

В общем, первый министр заинтересовался благородным доном и решил разузнать о нём побольше. Для начала — запугав и перекупив всю антонову прислугу.

Надо сказать, Антон к этому был морально готов. Он уже достаточно пожил в Арканаре, чтобы понять: у его людей не было никаких оснований быть ему верными. Прежде всего — они его не боялись. А вот попасть в Весёлую Башню они боялись очень сильно, и поделом. Далее, получаемые ими материальные блага они воспринимали как нечто естественное — поскольку он их не гонял, не наказывал и не требовал отчёта за каждую копеечку. В результате они считали его дураком, обворовывали как только могли, но заработать ещё немного на нём же — и при этом оказать услугу людям по-настоящему страшным — считали вполне естественным делом. Особенно старался Уно: мальчик был ушлый. Единственной, кто оказалась совершенно непригодна для таких дел, была Кира: она просто не понимала, чего от неё хотят. Потом ещё пожаловалась Антону, что приходили плохие люди и говорили какие-то скверные слова. Недолгие расспросы картину прояснили. Антон дурочке сказал, чтобы с плохими людьми не разговаривала, а сам стал несколько осторожнее. Будучи при этом уверенным, что слуги тупы и ничего толком не знают и не помнят.

Однако слуги знали и помнили довольно много. Например, как хозяин приволакивался домой пьяным в зюзю, уединялся в кабинете — и через пять минут совершенно трезвый, как огурчик, твёрдым голосом раздавал распоряжения и твёрдой рукой — подзатыльники. Или — как он простым наложением рук вылечил старого Мугу от болей в суставах. Или — как лечил ту же Киру, в результате чего больная на голову девочка обрела какой-никакой рассудок. Или — что всё время моется, чистится и чуть что требует себе свежей рубахи и стиранных простыней. Это их удивляло даже больше, чем любые чудеса. И очень встревожило дона Рэбу. Который привык считать, что повышенное внимание к чистоте — признак или сумасшествия, или какого-то религиозного обета. Сумасшедшим Румата не был.

Но самой главной уликой против него стало то, о чём Антон совершенно не думал. Слуги очень хорошо умели считать в уме и кажый грошик запоминали. Через того же Мугу проходили почти все домашние расходы. Так вот, из показания Муги следовало, что благородный дон тратит на себя раз в десять больше, чем позволяют себе люди его положения и состояния. Причём тратит, сам того не замечая. При этом многие вещи деваются неизвестно куда. Однажды Румата купил целую корзину древних рукописей, заплатив за них какую-то несуразную сумму. Через неделю их в доме не было. В неизвестность отправилась и коллекция древних мечей, и варварский божок из мутно-зелёного камня, за которого меднокожий торговец получил целое состояние... С другой стороны, к вещам бытовым благородный дон относился как к мусору. Хитрый Уно нарочно перестал отдавать бельё в стирку, дожидаясь, пока беспечный хозяин с криком "что это за грязная тряпка?!" в очередной раз не порвёт и не выкинет полотенце или простыню. Уно подбирал обрывки, а его подружка и подельница, ложкомойка Ари, их стирала, сшивала и продавала на местном блошином рынке. Приварок был небольшой, но тоже не лишний.