Сам Кривоногий тоже оказался не промах. Не дожидаясь того, пока король что-нибудь придумает (например, примет решение его убить), он сам явился ко двору. Заявив, что смело отдаёт себя в руки Его Величества, ибо не сомневается в его чести и приверженности законам. Это вызвало всеобщее одобрение. Король был не в восторге, но, видимо, решил, что демонстрировать своё неудовольствие сейчас не время, а формальных оснований не допускать молодого дона ко двору нет. Юсма был принят.
Ну разумеется, никто всерьёз не верил, что молодому дону и в самом деле удастся занять трон. Не такая репутация была у Его Величества Пица Четвёртого. Этот человек всегда добивался своего, в серьёзных случаях — не считаясь с издержками. Но всем было интересно, как он выпутается на этот раз и во что ему это обойдётся. То есть — убьёт ли он молодого дона, сумеет ли его подкупить или запугать, или как-нибудь извернётся и докажет ничтожность его притязаний на престол. Знатоки ставили на третье. Король мог уцепиться за формальность — а именно, за отсутствие юридически подтверждённого признания доны Дэви цви-Марино но-Арканара. Он мог поступить и подлее. Например, найти какого-нибудь старого слугу из дома Марино но-Арканара, который показал бы под присягой, что дона Дэви в девичестве путалась, например, с конюхом, так что отцовство ребёнка сомнительно. Можно было найти и конюха, который за соответствующую мзду рискнул бы назвать бы себя отцом ребёнка, и на этом основании потребовать суда баронской чести. В общем, варианты были, и все гадали, к какому из них прибегнет Его Величество.
Однако Пиц Четвёртый ничего не предпринимал. Дон Юсма продолжал тусоваться при дворе. При редких встречах с официальным наследником держал себя с достоинством, не давая себя спровоцировать. Официальный наследник, впрочем, вёл себя так же. Король придерживался похожей тактики — особенно любезным с молодым доном не был, но и явного вреда ему не чинил. Бароны закономерно решили, что Его Величеству виднее. Тем более, молодой дон сумел завоевать недурную репутацию — особенно по сравнению с королевским племянником. Который, по мнению придворных, держался заносчиво и надменно, то есть брезговал простыми радостями придворной жизни. И в самом деле: королевский любимчик был плохим танцором, не любил драк и попоек, не волочился за женщинами, зато имел нездоровое пристрастие к чтению государственных документов. В отличие от него, Юсма вёл себя как настоящий барон — много пил, лихо танцевал, завёл сразу несколько интрижек и так далее. Единственное, в чём он не участвовал — так это в драках и дуэлях. Кто-то попытался подослать к нему бретёра, но Юсма воспользовался положением эсторского дуэльного кодекса, позволяющего перенести дуэль в случае необходимости завершить важное дело. Молодой человек отложил её до следующего дня после своей коронации. Знатоки вопросов чести признали причину уважительной... Других проблем у молодого герцогского сына не возникало.
Однажды компания нетрезвых молодых донов, среди которых был и дон Юсма, гуляли по улицам вечернего города. Какой-то старик, толкавший перед собой тележку с яблоками, позволил себе не поприветствовать благородных донов должным образом. Разумеется, спускать такую наглость было нельзя. Молодые аристократы сшибли старикашку с ног, перевернули на него тележку, а потом стали пронзать доски и горку яблок мечами, стараясь уколоть наглеца. Скорее всего, они не хотели его убивать, но дон Юсма перестарался и вонзил меч слишком глубоко. Из-под яблок потекла кровь. Дон громко расхохотался и вся компания отправилась гулять дальше.
Собственно, это было вполне рядовое происшествие, такое случалось на улицах Арканара если не каждый день, то достаточно часто. Тем удивительнее были последствия.
Через несколько дней по городу поползли слухи о том, как наглый аристократ ради забавы зверски зарезал старика, известного своей честной жизнью. По одной версии, богатый бездельник польстился на яблоко, которое старик нёс своей больной дочери. По другой — что старик, будучи больным и дряхлым, недостаточно быстро согнул спину перед молодым наглецом. По третьей — что молодой дон заметил сходство старика со своим отцом, которого ненавидел, и убил его только за это... Но все истории сходились на том, что старик, умирая, пророчествовал, что его убийца — негодяй и самозванец, приехавший в столицу затем, чтобы ложью и обманом захватить королевский трон.
Слухи, конечно, были бредовыми, но они почему-то не прекращались. Более того, они ширились. Попрошайки, бабки-ворожеи, припадочные базарные пророки, прочая человеческая накипь — вся она вдруг вспучилась и забурлила. Убитый старик оказался праведником и чуть ли не святым. Убийца — обманщиком, ненавистником народа, выродком, сыном самого дьявола. Откуда-то выползла жуткая история о том, как он сжёг заживо мать и отравил отца. Ему также приписывали грабёж на большой дороге, страшные истязания невинных детей, насилие над женщинами благородного звания, а также над дочерями бедняков, чьим единственным сокровищем была девственность... Но главным преступлением этого исчадия ада было то, что он сумел каким-то образом заморочить старого короля. Который вот-вот отдаст ему трон, обделив законного наследника и ввергнув Арканар в пучину бедствий.
Через некоторое время стало ясно, что в столице началось что-то вроде массового психоза. О доне Юсме говорили везде — слухи поднялись с городского дна до относительно приличных домов. Продавались оттиснутые с досок портреты адского исчадия — не всегда похожие на реального дона Юсму, зато с рогами, клыками и совершенно зверским выражением лица. Почтенные горожане, в том числе полноправные, завидев аристократа, не просто кланялись, а бросались перед ним на колени и ползали в грязи, умоляя открыть королю глаза на коварного обманщика.
Двор реагировал на всё это сначала со смехом, потом с недоумением, а потом и с беспокойством. Любые народные волнения были чреваты бунтами, а бунты — жертвами, расходами, а то и настоящим разорением. Это благородные доны выучили крепко.
Поэтому к дону Юсме стали относиться с холодком. Пока он был проблемой короля, он вызывал симпатии — так как любые королевские проблемы аристократия воспринимала с плохо скрываемым злорадством. Но в данном случае он мог стать причиной проблем у самой аристократии, что благородным донам не нравилось. Сам дон Юсма это тоже понимал, и ситуация его бесила. При этом он не мог даже оправдаться, поскольку его никто ни в чём прямо не обвинял. Разве что старый опытный королевский мажордом, дон Фэп, однажды заметил в присутствии молодого дона, что его не любит народ. Молодой дон это услышал и громко сказал, что чувства скотоподобных существ могут интересовать только того, кто сам к ним близок по натуре. Дон Фэп осведомился, имел ли в виду дон Юсма его лично. Сообразив, что дело пахнет дуэлью, от которой отвертеться не удастся, а любой её результат ему повредит, Юсма рассыпался в уверениях, что никоим образом не имел в виду уважаемого собеседника, а лишь хотел сказать, что не пристало высшим обращать внимание на низших. На это дон Фэп заметил — "даже самая ничтожная птица способна нагадить на голову благородного дона, поэтому благородный дон, ежели он разумен, всегда смотрит, куда летят птицы".
Благородный дон этому совету внял, хотя и лишь частично. То есть — решился всё-таки как-то отреагировать.
На следующий день, во время большого приёма, он бросился к ногам короля и попросил у него защиты от ложных слухов, порочащих его имя. Король внял — и в тот же день подписал коронное оглашение "О нелепых, дерзостных и несообразных сказках", которое категорически запрещало всякие разговоры о преступлениях дона Юсмы. Каковые в оглашении скрупулёзно перечислялись, так что даже те горожане, которые ещё не слышали о том, в чём же именно обвиняют герцогского сынка, теперь получили об этом достаточное представление.
Примерно в то же самое время из Соана в Арканар прибыла очередная печатная контрабанда. Вместе с непристойными гравюрами и запрещёнными игральными картами на арканарский чёрный рынок поступила брошюра с длинным названием "Ужасающий преступник и колдун, именующий себя дон Юсма, с присовокуплением полной истории злодейств и бесчиний его, а также и сокрытым прорицанием святого Тукки".
