Рассказ Дмитрия Фомича вызвал общее оживление, и кто-то из отдыхающих спросил:

— А что сталось с той девочкой Дусей?

Дмитрий Фомич улыбнулся и мельком взглянул на меня.

— Дуся была умная девочка, она примкнула к тем, кто шагал под красными флагами. А потом… потом она выросла и вышла замуж за Митьку Глебова.

— За Глебова? То есть за вас?

— Так точно.

Я смотрел на Дмитрия Фомича, на своего земляка и сверстника, и пред моими глазами встал Митька Глебов — сын оршанского железнодорожника, заводила и весельчак. Я вспомнил его отца, сутулого и большерукого, вспомнил их домик, крытый серой дранкой, всеми тремя окнами глядевший на Днепр. А Дусю я так и не вспомнил. В моей памяти, заметно ослабевшей с годами, путаясь и обрываясь, мелькали картинки нашего босоногого неповторимого детства.

— …Вся сложность состоит в том, дорогой мой, что, когда люди расстаются на столь долгий срок, не сразу разговор завяжешь. Если бы нас с тобой одна только война разлучила, все было бы проще. «Где воевал? Где начал? Где закончил? Как семья жила?» И тэ дэ и тэ пэ. А мы с тобой сколько лет шли как две параллельные линии, с той только разницей, что в геометрии они не сходятся, а в жизни, пожалуйста, вот как у нас сегодня получилось.

Положил бы ты передо мной анкету, я бы ее, не торопясь, заполнил только по делу, безо всяких эмоций… Отдыхающий, который у меня про Дусю спросил, ответ получил, и он его полностью устроил. Ему больше ничего знать не надо. А тебе я, конечно, отвечу поподробней… Большую мы с ней жизнь прожили. Кое в чем обогнала меня Дуся, за партизанские дела свои Героя получила. Сейчас она у дочки, у Лиды, в Бресте. Помогает ей сынишку в люди выводить. Лида смеется: «Вы говорите, мама: «Боюсь, как бы Игорек не простудился, как бы он с дерева не упал». Если вы всего так боитесь, как же вы Золотую Звезду Героя носите?»

Я тебе честно скажу — у меня к супруге ни зависти, ни ревности. «Сочтемся славою, ведь мы свои же люди». Правильно Маяковский сказал. Каждый делает свое дело.

Некоторые, возможно, думают, что я здесь, в «Полесье», от жизни в укрытие ушел. С утра до ночи сплошной отдых. Солнце, воздух и вода — ни заботы, ни труда… Теперь считай, что я на твою анкету отвечаю. Вопрос — участие в Великой Отечественной войне. Ответ — с первого и до последнего дня. Вначале в армии, а после ранения и госпиталя в партизанском отряде… Я в этих райских местах, где мы сейчас с тобой природой любуемся, не одну пару сапог стоптал.

В «Полесье» чем хорошо? Квартирка отдельная в доме обслуживающего персонала. Все удобства, окна выходят прямо в лес. Лида приезжает погостить с Игорьком, и Дуся себя тут неплохо чувствует, все-таки возраст. Она уже на пенсии, да и я тоже, как говорится, юный пенсионер.

Должность моя именуется — культорганизатор, массовик. Сатириков хлебом не корми, дай им над этой профессией потешиться — два притопа, два прихлопа… Но если говорить серьезно, то, учитывая мой возраст и не такое уж богатырское здоровье, работа по мне. И знаешь, что для меня в ней самое дорогое? Люди. Такие тут бывают встречи, такие биографии открываются, что иной раз жалею, что не дал мне бог таланта, не родился писателем, а то бы многое на бумагу перенес — и молодым в назидание, и так просто, как говорится, для информации.

Ты меня извини, я еще не спросил, кто ты сейчас есть, где работаешь, чего достиг, какие заслуги имеешь перед человечеством. Рассказ за тобой. Ну а я… я несу свою службу, я отвечаю за то, как трудящиеся проводят отдых, не чересчур ли часто забивают «козла», уделяют ли должное внимание культурным мероприятиям и современным танцам… Но это я так, к слову. А вообще-то я доволен. Доволен тем, что нужен людям, и самое-то интересное — ты, возможно, думаешь, я хвастаюсь, — люди тоже на меня вроде бы не обижаются. Они и говорят об этом, и пишут в книге отзывов.

Недавно один товарищ из Москвы, отдыхающий, в день отъезда свои впечатления в стихах изложил: «Друзья! Я сегодня жалею о том, что я покидаю прекрасный ваш дом. Спасибо за ласку, за светлый простор зеленых полей и прозрачных озер, за все, что у вас хорошо и красиво, — большое спасибо, большое спасибо».

Мы с тобой, Анька, увиделись чисто случайно, и я очень рад. Не оттого только, что земляка встретил. Где-то я прочитал, что воспоминания тем отличаются от гостей, что приходят без приглашений. Это точно. Бывает, что и повода-то особого нет, а вдруг жизнь твоя поворачивается на сто восемьдесят градусов, и глядишь ты на себя вроде бы со стороны, как говорится, с вершины прожитых лет.

Совсем я тебя заговорил. Прошу — приходи еще. У нас в «Полесье» культмассовая работа поставлена получше, чем в вашем доме отдыха. Придешь — посидим, обменяемся мыслями. У нас через день кино, экскурсии бывают, лично я их провожу. Так что давай, заходи…

Птицы в лесу пели на все голоса, провожая уходящий день. Широкая тропинка выкидывала затейливые петли — то ныряла в овражек, то терялась в кустарнике, то, казалось, кружила на одном месте, но при всем при этом заблудиться в лесу было невозможно — время от времени в зелени деревьев броско выделялись стрелки-указатели — «В музей».

На экскурсию отправились многие, большинство из «Полесья», кое-кто из нашего дома отдыха, в том числе я и мой сосед. Он уже успел познакомиться с девушкой, аспиранткой из Минска, и в дороге не терял времени. Повесив через плечо связанные шнурками полуботинки, он бодро шагал босиком и говорил, говорил. Ему хотелось, чтобы слышала не только симпатичная минчанка, но и все остальные.

— То, что я хожу босой, сближает меня с Львом Николаевичем Толстым, но только отчасти, так сказать, чисто внешне. Главная моя цель сегодня быть как можно ближе к родной земле…

Ступив в низинку, еще не просохшую после ночного дождя, он поскользнулся и, взмахнув руками, шлепнулся на землю.

— Эта цель вами уже достигнута, — смеясь, сказала девушка.

Круглолицый мужчина в очках вытер платком лоб и вздохнул:

— Долго мы идем…

— А куда нам торопиться? — спросил Дмитрий Фомич.

— Мне кажется, путь можно было бы и спрямить для удобства.

— Для удобства?.. А  н а м  было так удобней.

— Кому — нам?

— Тем, кто тут воевал, кто в лесу уходил от фашистских карателей. Эти путаные тропки многим жизнь спасли.

— Но то было в войну…

Дмитрий Фомич нахмурился.

— Когда решили создать здесь музей партизанской славы, группа бывших партизан внесла предложение сделать данный район заповедным. Сейчас вы увидите мемориал — партизанские землянки в том самом виде, какими они были… А если начать спрямлять и все тут благоустраивать, можно сделать многое. Установить, к примеру, центральное отопление вместо печурок и костров, лампы дневного света на деревьях развесить. Средства есть, можно особо не жаться…

Метнув взгляд на круглолицего, Дмитрий Фомич остался доволен, его слова оказали должное действие, собеседник был заметно смущен.

Когда мы пришли в партизанский лагерь и огляделись, наверно, не один я подумал о том, как умен и дальновиден был тот, кто первым подал прекрасную мысль сохранить для будущих поколений в нетронутом виде все то, что сегодня под летним мирным небом переносит нас в грозные годы минувшей войны. Я видел, как взволновал и задел за живое каждого этот скромный, шелестящий листвой партизанский музей.

Мы уселись за поваленные деревья у коновязи с рубленой колодой, полной воды, и словно бы ненароком забытыми ведрами и уздечками. Дмитрий Фомич начал рассказ о боевых делах своего отряда, и я вспомнил его слова о том, что он жалеет, что не родился писателем.

Я слушал его, и мне представилось, что именно сегодня он впервые пришел сюда после победы и впервые, нисколько не заботясь о гладкости речи, решил поведать о пережитом.

Мы обошли весь партизанский лагерь и оказались на поляне. Она была до удивления круглой. Сквозь листву тесно обступивших ее деревьев прорывались лучи заходящего солнца.