— Братцы! — сказал он. — Оказывается, лишний вес в основном-то дают углеводы…

— Учтем, — отозвался солдат с узким лицом, загорелый и усатый. Маслюков сразу догадался, что усы у него наклеены, артист прижимал их и легонько оттягивал, проверял, хорошо ли держатся.

Вернувшись в кабину, Маслюков подогнал зеркальце и опять стал смотреть в салон. В зеркальце отразилось лицо, показавшееся ему знакомым. Этого артиста он видел в кинофильме из колхозной жизни в роли агронома. А сейчас агроном вроде бы в действующей армии.

Все же интересное дело — в кино сниматься. Для этого, конечно, в первую очередь надо иметь талант. Сегодня ты, к примеру, агроном, а завтра ученый или герой-разведчик. Лицом почти что не изменился, но внутреннее содержание каждый раз иное.

Обогнув рощу за поселком Строймаш, автобус проехал еще с километр и остановился. Со свистом отворились двери. Очкастый крикнул:

— Внимание! Все остаются на местах.

Он выпрыгнул из автобуса, исчез и тут же вернулся.

— Прошу всех на съемочную площадку.

Артисты начали выходить из автобуса. Смеясь и переговариваясь, они зашагали в сторону, где стояли прожектора, а повыше на холме громоздился покореженный танк.

Очкастый обратился к Маслюкову:

— Товарищ водитель, ваше имя-отчество?

— Павел Филиппович.

— Прекрасно, Павел Филиппович, езжайте обратно в гостиницу, возьмете там остальных героев войны и с ними сюда. Только, прошу, в темпе.

— Ясно.

Маслюкову не понравилось — «возьмете остальных героев». При чем тут герои? Всем же понятно, они не герои, а киноартисты.

Когда он доставил вторую группу, на месте съемки вспыхивали и гасли прожектора, клубился дым и был слышен спокойный мужской голос, усиленный динамиком:

— Пиротехники на месте? Для общего плана дым нужен погуще. Поставьте несколько фугасов правей по гребню холма. Настенька, проверьте у Кирилла Павловича грим. Саша, не вижу солдат. Вы меня слышите?..

«Слышу!» — долетело издалека. Маслюков узнал голос очкастого. «А я-то поначалу думал — он самый главный».

Саша вел группу солдат. Шли они строем, у них уже были автоматы и каски.

Пропустив артистов вперед, Саша задержался у автобуса и, встретив напряженный взгляд Маслюкова, спросил:

— Бывали на съемках?

— Первый раз.

— Автобус нам будет нужен поздней. Вы имеете возможность принять участие в бою. — Саша улыбнулся и уточнил: — Как зритель, разумеется.

— Ясно, — сказал Маслюков. «Удачно вышло — не сам попросился, а приглашение получил».

Проводив взглядом Сашу, он запер машину и не торопясь отправился туда, где уже полным ходом шла подготовка к съемке.

Место предстоящего штурма с тыла ограничивала натянутая на колышках веревка с красными лоскутками, чтоб посторонние, а главное, ребятишки, уже набежавшие неизвестно откуда, не мешали людям работать. Не будь веревки, ребятня давно бы уже путалась в ногах у артистов, отвлекла бы от дела бородатого дядьку в синих брюках, в куртке и в белом картузике с пластмассовым козырьком. «Режиссер, — определил Маслюков. — Держится солидно, сидит на кране у киноаппарата, в руке микрофон и по сторонам смотрит, как генерал со своего энпэ».

— Напоминаю — танк в кадре должен дымиться, — тихо, но строго сказал бородач в микрофон, и Маслюков понял, что, конечно, он и есть режиссер.

Маслюков выбрал себе место, сел на пенек. Неподалеку на ящиках, на скамейках сидели солдаты. Узколицый что-то нашептывал девушке, которая кисточкой разрисовывала ему лицо — небритое, темное, только зубы блестят. Тут вопросов нет — артисту делают грим, чтоб на экране выглядел натурально. А насчет небритости, то бывало по-всякому. Многие, в том числе и он, Маслюков, если, конечно, позволяла обстановка, старались перед боем привести себя в порядок, в первую очередь побриться и так далее. И он в итоге себя лучше чувствовал, и на людей это хорошо влияло. Но вообще-то в кинофильме такие вот небритые, закопченные лица больше производят впечатление.

На все происходящее вокруг Маслюков смотрел заинтересованно и пристрастно, с удовлетворением отмечая, что все здесь выглядит совсем как  т а м — и земля, словно бы перепаханная снарядами, и участок полосы укреплений в путанице колючей проволоки, и подбитый танк, который издали нипочем не отличишь от настоящего.

Маслюков глядел на лица артистов и думал: «Сплошь молодежь. Что агронома играл, тому лет тридцать, а остальным самое большее по двадцать, по двадцать два. Но вообще-то, по правде говоря, мы тогда тоже молодые были, да, но война нас по-быстрому научила уму-разуму. А эти — что? С них и спрос другой, они ж не солдаты, не офицеры, они артисты. Приехали на место работы, скоро начнут, а пока пусть отдыхают, беседуют».

Маслюков отвлекся от своих мыслей. Пиротехник в комбинезоне и в каске рассовывал в ямы фугасы, забрасывал их рыхлой землей, затем он произвел в отдалении пробный взрыв, и все вышло как надо — земля взлетела, а шума не было. Потом в кинофильме и звук нужный будет, и орудийные залпы и разрывы. Большое это искусство — так все в точности исполнить, как и было в боевой обстановке.

— Павел Филиппович! Можно вас?..

Он обернулся и увидел Сашу.

— Андрей Ильич просит к нему подойти. — Саша указал на режиссера, который уже слез со съемочного крана.

Маслюков бросил недокуренную сигарету, затоптал. «Интересно, для чего я ему понадобился?» Когда он подошел, режиссер протянул ему руку:

— Приветствую вас, Павел Филиппович!

— Здравствуйте.

— Меня зовут Андрей Ильич. Я заметил — вы сидите и терпеливо ждете, когда мы наконец начнем снимать…

— Точно.

— Объясню вам, в чем дело. Как видите — светит солнце, а нам нужна облачность.

— Наоборот, на солнце лучше снимать, — сказал Маслюков, все еще пытаясь догадаться, зачем его позвал режиссер.

— На экране безоблачное небо хуже смотрится, оно нейтрально. Облака больше соответствуют характеру эпизода, который мы собираемся снимать.

— Понятно, — вежливо кивнул Маслюков, хотя это ему было пока еще не совсем понятно.

— Товарищи! — обратился режиссер к артистам и ко всем, кто находился поблизости. — Разрешите вам представить Павла Филипповича Маслюкова. Сейчас он работает водителем автобуса, а в годы Великой Отечественной войны героически защищал Родину, награжден орденом Славы и многими медалями…

Маслюков удивился. Откуда режиссеру известны такие подробности? Наверно, это Петренко сообщил тому, кто оформлял заказ на автобус.

Андрей Ильич взял Маслюкова под руку и отвел в сторонку.

— Павел Филиппович, консультант нашего фильма полковник Рябцев, к сожалению, загрипповал и остался в гостинице…

Маслюков молчал. «Вот будет номер, если режиссер скажет: «Товарищ Маслюков, вы нас не выручите? Поглядите и скажите, правильно ли мы тут все делаем? Вы человек знающий, большой опыт имеете».

Андрей Ильич, улыбаясь, смотрел на Маслюкова, и можно было подумать, что он читает его мысли.

Маслюков вздохнул, потом спросил:

— Вы сами с какого года?

— Мне уже сорок три.

— Ясно. Борода ваша меня с толку сбила, я думал, вы постарше…

Он почувствовал облегчение. «Выходит, сам не воевал по возрасту. Тогда, конечно, почему ж не послушать ветерана».

— У меня к вам, Павел Филиппович, вот какая просьба. Все, связанное с эпизодом, который мы будем снимать, уже проконсультировано самым подробным образом, но вы-то здесь, на съемочной площадке, а полковник Рябцев в гостинице…

— Он полковник, а я старшиной вернулся.

— Дело не в воинском звании, товарищ старшина.

Не прошло и часа, как на небе, точно по заказу режиссера, появились первые клочья облаков, и на съемочной площадке все сразу же пришло в движение.

В выходном костюме и в галстуке Маслюков выглядел официально. Он выделялся в группе людей в солдатском обмундировании, среди операторов, осветителей, остальных членов киногруппы, одетых по-рабочему — в спецовках, в потертых джинсах. Маслюков снова прикинул — будь он в военном, слился бы с коллективом. А с другой-то стороны, хоть он не штатный, а все же консультант, значит, и вид может иметь соответствующий.