Голос, летящий издалека, был какой-то стерильный, он растерял в пути все краски, полутона, басовитое тепло.
— Здорово, папаня! — крикнула в трубку Лиза.
— Ты ждешь, Лизавета, от друга привета? Ты не спишь до рассвета? — спросил отец.
Она засмеялась.
— Не сплю.
Еще в детстве, после войны, она услышала песню про Лизавету, и потом отец часто обращался к Лизе словами из песни. Но он их не пел, а говорил строго и пристрастно.
— Когда домой? — спросила Лиза.
— Одержим победу, к тебе я приеду.
— Когда примерно?
— Есть надежда, что к майским дням. Что дома?
— Все в порядке, — ответила Лиза. — Мама у Толи с Викой. Я работаю. Здорова.
Она знала, какого ответа ждет отец: «Поздравь меня, я вышла замуж, у меня родился мальчик, так что тебе будет с кем ходить в баню. Дед и внук — шарашкина артель».
Отец геолог, все время в поездках, в экспедициях. Вот и сейчас, услышав краткий Лизин рапорт, прокричал: — Был бы я больше дома, я бы у вас там навел порядок!
Вот — опять. Который раз она это слышит. Слово «порядок» расшифровывается просто — Лизино замужество. Когда отец в Москве, он редко говорит с ней об этом. А если иногда и зайдет речь, вдруг возьмет да и сказанет по-мужски жестоко: «Давай, давай, дочка, живи для других, в результате останешься ни с чем!..»
Услышав такое, Лиза смеялась: «Не торопи, я еще не определилась в жизни, у меня все впереди». Отец сердился: «У тебя отличная профессия, доброе имя, и внешностью тебя, как говорится, бог не обидел — вся в отца».
Старая шутка — Лиза совсем на него не похожа. Вылитая мать.
— Как время проводишь? Где бываешь?
— Читаю, в гости хожу, развлекаюсь, — доложила Лиза.
— Желаю успеха. Всем привет. Целую!..
И все. Весь разговор.
Лиза не успела даже спросить, как здоровье, как там у него дела. Впрочем, кое-что она узнала. «Одержим победу, к тебе я приеду» означало: закончим цикл, найдем, что ищем, приедем, отдохнем малость.
Лиза протянула руку, включила ночник. Взглянула на телефон — вдруг зазвонит. Тогда она снимет трубку и скажет: «Уже поздно, Алексей Васильевич, но ничего. Я не спала. Я только что говорила с отцом. Жаль, что вы незнакомы. Он бы вам понравился. Он как раз из тех, кто в трудную минуту не рванется под чужое крыло, а примет удар на себя, чтобы помочь другим. А мама — иная, верней, она хочет казаться иной. Мама говорит: «Толя женился, у них ребенок, живут своей семьей. Вот и ты выйдешь замуж, тоже куда-нибудь с мужем уедешь. Тогда-то мы с отцом и отдохнем от всех вас». Не верьте ей, Алексей Васильевич, мама притворяется, когда говорит, что мечтает пожить для себя. Основная ее специальность — жить для других, чтобы другим было хорошо… Но я, кажется, немножко расхвасталась своими стариками. А впрочем, они еще не старики. Им еще жить да жить!.. Вы заметили, говорю все время я, а вы почему-то молчите. Скажите хоть что-нибудь, я вас совсем не знаю. Вы родились в тридцать пятом году, выходит, вы старше меня. Что я вам еще могу сказать о себе? Я врач, работаю в поликлинике, хожу на хирургическое общество, люблю театр, довольно много читаю. Но это вы знаете. Это единственное, что вы знаете… Я ужасно рада, что вы позвонили. Да, вы же мне еще не сказали, куда вы улетели? Но сейчас не говорите, не надо. Вернетесь, мы увидимся и поговорим. А улыбаюсь я потому, что у меня хорошее настроение. Смешно, вы даже не знаете, как меня зовут. Меня зовут Елизавета Ивановна, Лиза. А фамилия моя — Ключарева. Не поняли, почему Ключарева?.. А вы подумайте!..»
Лиза сняла трубку и положила. Был разговор и кончился. Надо спать. Уже поздно.
— Это, видимо, вас вызывают.
Дописав фразу, она подняла голову.
Сосед кивком указал влево, и Лиза в дверях читального зала увидала Тамару. Она стояла в пальто и энергично махала ей рукой — иди сюда!
— Здравствуй, — сказала она, когда Лиза вышла к ней на площадку. — Мне не хотелось раздеваться, я дико тороплюсь, меня ждет Игорь на углу Качалова. Сегодня прием в доме архитектора, болгары уезжают…
— Это же рядом, успеешь.
Многозначительно поглядев на Лизу, Тамара протянула ей нераспечатанный конверт.
— Еще одно последнее сказанье. На, читай!
— Ценю твою деликатность. — Лиза распечатала конверт. Вряд ли она могла это сделать еще спокойней. Пусть не думает Тамара и вон тот мужчина, который курит возле книжной витрины и смотрит на Лизу, пусть они не думают, что она волнуется и сгорает от нетерпения.
В конверте было письмо, написанное знакомым почерком, и театральный билет.
Письмо короткое:
«Здравствуйте! Я вернусь в Москву в пятницу, шестого. В ознаменование этого исторического события очень прошу вас — приходите в субботу в театр. Только, пожалуйста, не дарите билет своему дедушке, который придет вместо вас и весь вечер будет глядеть не на сцену, а на своего соседа — ненадежного и легкомысленного типа. А. К.»
— Пойдешь? — спросила Тамара.
— У тебя такое лицо, знаешь, как бывает у больных — «Доктор, скажите, есть хоть какая-нибудь надежда?».
— Но мне же интересно.
Лиза снова прочитала письмо.
— Томка, а может, ты пойдешь?
— Я бы с удовольствием, но он же не меня пригласил. Я могу пойти только в роли дедушки.
— Или бабушки…
— Это уже грубо.
Лиза обняла Тамару. Пусть видит этот мужчина, который все еще стоит и курит, что ей весело и она ужасно рада, что встретила подругу.
— Писал одной, а в театр пригласил другую, — вздохнула Тамара. — Я ж тебе говорила — все мужчины обманщики. — Она улыбнулась и сразу посерьезнела. — В чем пойдешь?
— Платок надену с видами города Праги…
— Все, — сказала Тамара, — теперь я спокойно могу идти на прием, а оттуда на пенсию. Дай-ка сюда конверт. Письмо и билет оставь себе, мне дай только конверт…
— Зачем? — удивилась Лиза.
— Чтобы тебя не смущал адрес. — Убедившись, что в конверте ничего нет, она порвала его и бросила в урну. — Учти, в воскресенье утром я тебе позвоню. Ты мне все расскажешь.
— Хорошо, — сказала Лиза. — Я одного боюсь…
— Че-го ты бо-ишься?.. Чего?
— Я боюсь, что болгарские архитекторы тебя не дождутся.
Тамара засмеялась:
— Бегу!..
Суббота — короткий день.
Может быть, именно поэтому она так торопилась.
Она обогнула площадь Маяковского и, уже спускаясь в подземный переход, вспомнила сегодняшний разговор.
— Каждый человек должен знать и свои хорошие стороны и недостатки, — сказала Лариса. — Вот, например, у меня недостаток — ресницы мои от природы мало загнутые. Я это знаю, и что я делаю?..
— Вы не ждете милостей от природы…
— Точно. Я их щипчиками загибаю, и в результате — пожалуйста!
— Красота.
«Все Лариса про себя знает. Не то что я. Но как раз на данном участке у меня все благополучно — у меня ресницы от природы загнутые, щипчики не требуются».
— Елизавета Ивановна, что-то с вами последнее время происходит непонятное, — сказала Лариса. — То вы задумываетесь, то улыбаетесь. Уж я не хотела говорить. Я вас в обед спрашиваю: «Когда консультант придет из института травматологии?» А вы мне знаете что ответили?.. Вы так на меня посмотрели: «Он уже прилетел». Я говорю: «Кто он?» А вы засмеялись: «Консультант»…
Подходя к театру, Лиза взглянула на часы. Рано. Она могла прийти и позже минут на двадцать. Но не стоять же ей теперь у подъезда.
Есть время, можно пока погулять по фойе. Там выставлены макеты, эскизы, висят фотографии актеров. Нечто вроде музея…
Вот красивый макет — на игрушечной сцене игрушечная терраса, пестрые цветники, старый парк, а в глубине блестит озеро — голубоватый осколок зеркала…
Их места в партере. Нужно пройти в бельэтаж и оттуда посмотреть в партер. Когда Ключарев придет и сядет на свое место, Лиза сверху увидит его.
Правильно, что она пришла. Если Ключарев умный, он поймет, что она приняла его приглашение потому, что это театр, и, между прочим, не оперетка, а настоящий академический театр. Назначь он ей встречу где-нибудь под часами или у телеграфа, она бы, пожалуй, не пошла. Всегда, когда идешь мимо, там стоят девушки с преувеличенно серьезным выражением лица и парни, каждый из которых похож на Гамлета, безмолвно произносящего свой монолог — быть или не быть?..
