Ф о м е н к о. Часом, не стиляга?

Т а н я. Нет, не стиляга.

Ф о м е н к о. Так. Пошли дальше.

Т а н я. Я познакомила его с отцом, но, когда мы возвращались в город, в автобусе отец говорил только со мной. Это было и невежливо, и просто глупо.

Ф о м е н к о. Про отца так не говори. Некрасиво.

Т а н я. Смешно. Заслуженный летчик. Командир корабля. Налетал больше трех миллионов километров. Храбрый человек, а тут испугался…

Ф о м е н к о. Ну да?..

Т а н я. Да. Испугался. Испугался парня, который, чего доброго, придет и похитит у него его Танечку.

Ф о м е н к о. А что — он уже решил?

Т а н я. Кто?

Ф о м е н к о. Этот парень.

Т а н я. Что?

Ф о м е н к о. Тебя похитить.

Т а н я. Меня не надо похищать.

Ф о м е н к о. Уйдешь по доброй воле?

Т а н я. Не опережайте событий. Игорь вышел на Калужской, обращается к отцу: «Всего доброго». А отец говорит: «До свидания» — и поклонился.

Ф о м е н к о. Все же поклонился.

Т а н я. Кондукторше он поклонился. А потом говорит: «Мне, Татьяна, твой молодой человек не нравится». И все. Член партии, а ведет себя прямо как феодал или как герой Островского.

Ф о м е н к о. А чем плох герой Островского?.. Помнишь «Как закалялась сталь»?

Т а н я. Не о том Островском речь. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

Звонок. Таня идет в переднюю. Открывает дверь. Входит  А л е к с е й  Р о м а ш к и н — высокий молодой человек в тренировочном костюме.

А л е к с е й. Добрый вечер, Татьяна Ивановна.

Т а н я. Здравствуйте. Знакомьтесь, Егор Андреевич. Это товарищ Ромашкин Алексей Тимофеевич.

А л е к с е й. Я бы даже сказал — Тихонович.

Т а н я. Простите. Алексей Тихонович. Молодой ученый. Наш сосед. Живет в квартире напротив.

Ф о м е н к о. Очень приятно. Фоменко.

Т а н я. А это боевой товарищ отца. Вместе воевали, в одном партизанском отряде.

А л е к с е й. Очень приятно.

Пауза.

Татьяна Ивановна, нет ли у вас случайно… сегодняшней газеты?

Т а н я. Пожалуйста.

А л е к с е й. Спасибо. А вы… вы не позволите мне позвонить? А то наш номер до сих пор не включен.

Т а н я. Звоните.

А л е к с е й (набирает номер). Занято. Придется подождать.

Т а н я (смотрит на часы). Ваши окна выходят во двор?

А л е к с е й. Да.

Т а н я. Значит, вам видно из окна, к т о  входит в подъезд?

А л е к с е й (несколько смущен). Да… А что?

Таня загадочно улыбается. Слышен стук двери лифта и сразу тревожный ритм звонка. Таня отворяет дверь. Влетает  М а ш а.

М а ш а. Добрые люди! Умоляю вас, спасите меня!..

Т а н я. Что случилось?

М а ш а. Лифтерши не было на месте. Я открыла дверь двугривенным. Сейчас она ворвется сюда, и все будет кончено. А я ведь так молода. Мне восемнадцать лет. Я еще ничего не видела в жизни, я еще даже не обедала!..

Т а н я. Угомонись, Маша.

М а ш а. Здравствуйте, Егор Андреевич. (Алексею, который с неестественно озабоченным видом говорит в трубку.) Привет!

А л е к с е й (кивнул Маше. Говорит в трубку). Передайте, пожалуйста, что я буду завтра на кафедре не раньше двенадцати. (Кладет трубку.)

Сразу звонок телефона.

М а ш а (в трубку). Квартира Анохина. Папа Ваня?.. Здравствуй, папа Ваня. С прилетом тебя!.. Что дома?.. Дома все в порядке. Меня назначили директором завода. Таня вышла замуж, у нее уже двое детей.

Т а н я. Перестанешь ты болтать?

Ф о м е н к о. Маша, дай-ка мне… (Берет трубку.) Иван! Это я. Ты скоро? Добро. А я пока в магазин сбегаю. (Кладет трубку.) Встречайте отца. Скоро будет. (Уходит.)

Т а н я. Иду греть обед — тире ужин. (Проходит на кухню.)

М а ш а. Ну, что новенького, сосед?

А л е к с е й. В какой области?

М а ш а. В области высшей математики.

А л е к с е й. Масса новостей. Вчера на глазах у почтеннейшей публики ободрали химиков в волейбол: пятнадцать — девять и пятнадцать — семь. Доцент Кленов гасил — гром стоял!..

М а ш а. Поздравляю.

Т а н я (из кухни). Маша!

М а ш а. Иду!.. Извините, но нам нужно заняться хозяйством. Вы заходите.

А л е к с е й. Я зайду… Мне как раз нужно будет позвонить. (Направляется к дверям.)

Т а н я (из кухни). Алексей Тихонович, вы забыли газету.

А л е к с е й (спохватившись, берет газету). Спасибо. А откуда вы знаете, что я ее забыл?

Т а н я. Я не знаю. Я просто догадываюсь.

Улыбнувшись Маше, Алексей уходит. Маша заходит в кухню.

Ушел Ромашкин?

М а ш а. Ушел.

Т а н я (возится у плиты). Если еще надумаешь острить — выбери себе другую тему.

М а ш а (расставляет посуду). О чем ты говоришь?

Т а н я. О моем замужестве.

М а ш а. Таня, но это же я в плане юмора. Это была просто шутка.

Т а н я. Шутка? Знаешь, в каждой шутке…

М а ш а (всплеснув руками). Ты с ума сошла.

Т а н я. А что?.. Мне уже двадцать два года. Скоро я окончу институт, получу специальность и выйду замуж.

М а ш а. За кого?

Т а н я. Это не важно.

М а ш а. Как не важно? Это очень важно. Впрочем, я знаю, за кого ты выйдешь замуж.

Т а н я. За кого?

М а ш а. За мужчину.

Т а н я. Угадала. А что ты еще о нем знаешь? Ничего. Если бы ты была серьезным человеком, я бы с тобой и поговорила и, может быть, даже посоветовалась.

М а ш а. Ты думаешь — я несерьезный человек?

Т а н я. Я не думаю. Я в этом уверена.

М а ш а. Зря. Если хочешь знать, я очень серьезный человек, но, конечно, с родимыми пятнами. Легкомыслие — раз…

Т а н я. Легкомыслие — два.

М а ш а. Таня, слушай, что я тебе скажу. Когда Алексей сейчас говорил по телефону…

Т а н я. Ты его уже Алексеем зовешь.

М а ш а. Ну и что? Подумаешь.

Т а н я. Конечно. Мальчик. Кандидат наук. Читает лекции в университете. Зови его уж Алешкой.

М а ш а. Все в свое время. Так вот, я заметила, когда Алексей говорил по телефону — трубку он держал в правой руке, а левой рукой нажимал рычаг. Значит, он ни с кем не говорил, а только делал вид…

Т а н я (не слушая). Машка, он чудесный парень.

М а ш а (внимательно поглядев на Таню). Игорь?

Т а н я. Откуда ты знаешь?

М а ш а. Чувствую.

Т а н я. А серьезно?

М а ш а. «Информация — мать интуиции». Мне папа Ваня сказал. Этот Игорь с тобой приезжал на аэродром.

Т а н я (с вызовом). И что же, понравился ему Игорь?

М а ш а. Честно?

Т а н я. Честно. А впрочем, не надо. Я все знаю сама. Если бы отец увидел Игоря таким, каким увидела его я. Ты понимаешь? В Колонном зале был вечер московских студентов, вернувшихся с целины. Я поехала в Колонный, «Комсомолка» поручила мне написать отчет. Там выступали студентки, студенты. Одна девушка из Менделеевского даже читала свои стихи. А он вышел — и просто, конечно, без всякой шпаргалки рассказал о том, как они трудились, как их там хлестали дожди, как они не спали ночей и убирали хлеб, вот тот самый хлеб, который ты сейчас так аппетитно жуешь.

М а ш а (кладет на стол недоеденный кусок хлеба). И это была, наверное, торжественная речь?

Т а н я. Нет!.. В том-то и дело, что нет. Говорил он очень спокойно, а в глазах у него горел азарт и темперамент, который угадывается не сразу. Если бы ты слышала, как ему аплодировали. А он спустился в зал и пошел курить. Тут я его и встретила. Я сказала, что собираюсь писать и мне нужен текст его речи. Он пожал плечами и говорит: «Я могу вам вручить свою речь только вместе с головой. Я, — говорит, — не писал речи. Я говорил то, что думал».