И караван Абул Алы, как ручей, что журчит посреди тишины,

Спокойно и стройно шел всё вперед при сладостном свете смиренной луны.

И луна, словно грудь юной девы — из тех, что мечтают в дженнате, прозрачна, светла,

То стыдливо скрывалась во мглу облаков, то зыбко и нежно по небу плыла.

В благовонную дрему укрылись цветы, из алмазов надев несравненный убор,

Птицы, с крыльями радуг, ласкались, дрожа; доносился их щебет как радостный хор.

Ароматом гвоздики нашептывал ветр сказки древних времен, сказки Шехерезад;

Кипарисы и пальмы в изнеженном сне у старой дороги качались в ряд.

Сказкам ветра внимая, Абул Маари сам с собой говорил, знаменитый поэт:

«Вся вселенная — сказка, полная чар, где нет конца и начала где — нет.

Кто же сплел эту сказку, роскошный рассказ, сплел с ней вместе созвездья, бессчетность чудес?

Говорит беспрестанно с таким волшебством на бессчетность ладов, говорит, но исчез?

Возникают народы, уходят во мглу, но никто разгадать смысла сказки не мог.

Лишь поэты порой, что-то в ней угадав, бессмертный напев оставляют в залог.

Начала ее не слышал никто, не услышит никто ее конца,

Но веками живет каждый жизненный звук, без начала живет, живет без конца.

Для каждого, кто приходит в сей мир, прекрасная сказка также нова,

Начинается с жизнью, до смерти звучит, пока жив человек, эта сказка жива.

Вселенная — сказка, жизнь — некий сон, народы — прохожий в пути караван,

Идущий вперед с пламенеющим сном к недвижным могилам неведомых стран.

Слепцы и безумцы, не чувствуя сна, упорно не внемля той сказке святой,

Вырывают с борьбой друг у друга куски, друг друга толкают к могиле с борьбой.

Мы создали сами законов ярмо; паук нам расставил губящую сеть;

Волшебную сказку мы сами мертвим и снам не даем их огнем пламенеть.

Злосчастные люди! всё будет лишь прах: ваши злые сердца и дела ваших рук.

Безучастное время сотрет все следы кровавой расправы, и славы, и мук!

И ветер беспечный будет свистеть над плитами ваших забытых гробов,

Ибо вы не сумели упиться вполне этой сказкой волшебной, целебностью снов!»

Меж тем караван бриллиантовых звезд свой путь совершал по небесным путям,

И торжественно-ясный, божественный звон звенел неумолчно в просторах и там.

Был полон весь мир, очарован во сне беспредельным напевом, перезвоном с высот,

И душой ненасытной Абул Маари неумолчным внимал перезвонам с высот.

«Иди, караван мой! сплетая свой звон со звоном небесным, нетленным, иди!

В материнское лоно природы веди, развей мои стоны, назад не гляди!

В тот светлоодеждный, неведомый край, к одинокой, далекой, безвестной стране,

Где есть мой оаз, где грез моих ключ звенит, освежая, в святой тишине!

Молчаливое небо! со мной говори языком твоих звезд и меня утешай!

Ты сердце мое, что мир уязвил, что ужалили братья, в тиши обласкай!

Свободен мой дух! над собой не терплю я ни силы, ни власти, всё — воля моя:

Нет для меня ни блага, ни зла, ни суда, ни закона, я сам — свой судья!

Над моей головою быть не должно ни защиты, ни крова от вечной Судьбы;

Пусть вне жизни моей как в темнице темно, пусть там, где не я, цари и рабы!

Быть хочу вне пределов, не ведать владык, долга не знать, забыть божество:

Быть свободной безмерно, безгранно во всем — душа моя жаждет лишь одного!»

Караван всё вперед совершал свой поход, и сияли над ним — так смеется дитя —

Очи вечно свободных, сверкающих звезд, в тверди синей над тихой пустыней блестя.

Росою волшебной в дремотной ночи весь искрился путь в бирюзовой дали;

В бирюзовую даль, в безмятежную даль верблюды, качаясь, размеренно шли.

Как гигантская птица, черная ночь широко простерла крылья свои;

Огромные крылья нависли, покрыв караван, всю пустыню, оазы, ручьи…

И от дали до дали сумраки туч разостлали по небу, чернея, кайму;

Луна и созвездья утратили свет, и казалось, что тьма окутала тьму.

Налетали сурово ветры, стеня, словно кони, сорвавшись с узды иль с цепей;

В урагане кружились, крутились в борьбе облака и песок сожженных степей.

Смертоносную дрожь вызывали, свистя, и на сто голосов завывали вокруг,

Словно звери на воле, от боли рыча, из железных затворов ринулись вдруг.

Вились по ущельям, с весельем вопя, листья пальм по оазам крутили, шурша,

И скорбный псалом запевали потом, словно чья-то в пустыне рыдала душа.

«Иди, караван мой! стойко иди! против ветра вперед! остановок нам нет!»

Так в душе сам с собой говорил с тоской Абул Маари, великий поэт.

«Войте, лютые ветры! ревите кругом! обвевайте вы, вихри, главу мою!

Вот, робости чужд, с непокрытым челом, я, буйные ветры, пред вами стою.

Нет, я не вернусь назад в города, где ликует, бушует мутная страсть,

Не вернусь никогда я в те города, где людская царит кровожадная власть.

Нет, я не вернусь, бездомный, домой! я сам погасил свой отчий очаг.

Горе тому, кто живет в дому, кто не смеет, как пес, отойти ни на шаг!

Налетите, о ветры, на отчий мой дом! Расшатайте устои, разрушьте в нем всё!

Развейте по свету безбрежному пыль! Дорога без края — мое жилье!

Уединенье — отчизна моя! отчий кров мне теперь — в звездах небеса!

И караван — теперь мне семья, и мой покой — пустынь голоса!

О чудесный мой путь, неизвестный всегда, вечно полная жизни отчизна моя!

Уводи меня вдаль! сердце, полное слез, уводи в те края, где один буду я!

И куда б ни привел — и оттуда спеши: на пути остановка — новая боль!

Добрый путь, уводи, дай исчезнуть, пропасть, дай скрыться от всех, затеряться позволь!

Что осталось за нами, о мой караван, чтоб вернуться назад, в край близких моих?

Покинули мы друзей и жену? богатство и славу, семью и родных?

Людей и народ покинули мы? закон, справедливость, отчизну, права?

Иди всё вперед! покинули мы лишь оковы и цепи, обман и слова!

Что слава? Сегодня возносят тебя, именуя, ликуя, к последней черте,

А завтра с презреньем каменьями бьют и топчут, повергнув в своей слепоте.

Что честь или что уваженье людей? чтут золото только, из страха нас чтут,

Но чуть поскользнешься — стал честен другой, над тобой же свершают безжалостный суд.

И что же богатство? им каждый глупец покупает и власть, и талант, и любовь.

Богатство — то трупы убитых людей, и слезы сирот, и пролитая кровь.

Да что и отчизна? глухая тюрьма! поле брани и злобы, где правит толпа,

Где тиран беспощадный во славу свою в пирамиду слагает жертв черепа!

Ненавижу отчизну! она богачам тучным пастбищем служит для всяких потреб,

А пахарь бесправый кровавой земли голый камень грызет, взирая на хлеб!

Ненавижу я чернь! раболепна, тупа, она повторяет любой глупый толк.

Но, духа гонитель, насилья упор, она, власть почуяв, свирепа, как волк!

И общество что? только лагерь врагов, где всё неизменно в презренном плену.

Оно не выносит паренья души, стремленья свободной мечты в вышину.

Общество — обруч, сжимающий дух! ужасающий бич, свистящий под смех,

Ножницы жизни, что режут людей, чтобы равными сделать, похожими всех.

Ах! что и законы? самими людьми в руки сильных дается отточенный меч,

Чтобы сильных хранить, чтобы слабых губить, чтобы головы бедным безжалостно сечь.

Я ненавижу, во гневе святом, людские законы, права и суды.

Где властен закон, там бедняк угнетен; где не дремлют суды, там свобода вражды.

Путь неведомый мой! бесследно укрой меня вдалеке от кровавых прав!

Пусть лучше меня растерзает тигр, чем в силу закона буду я прав.

Меня уведи, о мой караван! ехиднам доверь, под песком схорони!

Шаг в пустыню направь, от закона избавь! да в великой свободе пройдут мои дни!»

А в ярости буйной огнистым мечом руки молний рубили по мглистости туч,

Дробились в упор о выступы гор, и гром грохотал, непокорно-могуч.

Ветры вопили в оазах вдали, кипарисы и пальмы шумели, треща,

И караван под звон бубенцов безудержно, быстро бежал, трепеща,

Бежал он, летел он под звон-перезвон, песчаным плащом покрывая свой путь,

Как будто гонимый незримой рукой, от грозной погони спеша ускользнуть.