Путь долог и труден. Но вот к спарапету

Вошли и, почтительно с ним говоря,

Ласкают изгнанника царским приветом,

Ему сообщают о просьбе царя.

А князь пировал в беломраморном зале,

С дружиною верной делил он досуг,

Вином изумрудные чаши пылали,

Красавицы девы плясали вокруг.

И вот протянул он торжественно руку —

И музыка смолкла, затихла гульба.

Послы повествуют про горечь и муку,

Что родине бедной послала судьба.

Внимая печально, за родину мучась,

Всё ж тайную радость испытывал князь,

Что ныне царя унизительна участь, —

И в знак несогласья рука поднялась.

Смех, музыка залу наполнили снова,

И девы пустились в пленительный пляс.

Послы поднялись, не промолвив ни слова,

И тихо ушли, головами склонясь.

А царство зачахло от лязга оружья,

Носились там кони, посевы топча.

Народ, потрясенный, повергнутый в ужас,

Бежал перед блеском чужого меча.

И вновь собралась нахараров палата.

Трех чтимых старейшин решили избрать

И общую просьбу вельмож и сената

Изгнаннику храброму вновь передать.

Путь долог и труден. Но вот к спарапету

Явились послы и, не прошены сесть,

Желанье совета с учтивым приветом

Ему сообщили, подбавивши лесть.

В то время, пируя, отрадные речи

С друзьями походными вел спарапет,—

В словах оживали минувшие сечи

И громкая слава их общих побед.

И вновь протянул он торжественно руку —

И пышный дворец погружен в тишину.

Послы рассказали про горечь и муку,

Про ужас, объявший родную страну.

С глубокою скорбью внимая рассказу,

В душе колебался взволнованный князь.

Но месть лишь дремала и вспыхнула сразу —

И в знак несогласья рука поднялась.

Всё глубже вторгались, как лютые звери,

Враги, рассевая грабеж и раздор.

Несчастный народ, оглушен и растерян,

Не ведал, как сбросить беду и позор.

Прислушалась родина к мудрым селянам.

Сказал старый пахарь: «Мужайтесь! Пойдем

Мы двое с любимцем народа гусаном

И прежнего друга домой приведем!»

И вот снаряжают, собравшись толпою,

Гусана и пахаря в дальний поход.

«Несите любовь и привет наш герою,

Забыть он не может свой верный народ!»

Отправились. Пахарь у самой границы

Взял горстку земли и насыпал в кошель.

Горячие кони помчались как птицы,—

И вот показалась желанная цель.

Уж поздний был вечер. С узорчатых сводов

Струилось сияние паникадил.

Охвачен тоскою, сидел полководец,

За пиром товарищей мрачно следил.

И, сбросив с плеча звонкозвучную лиру

И взором окинув торжественный зал,

Ударил гусан с вдохновенною силой

И струн золотых языки развязал.

Напевы старинные родины древней

Журчали, как вешних ручьев разговор,

Гусан вдохновенный запел задушевно

О вечном величье сияющих гор,

О зове орла на вершине утеса,

О ярком смарагде волнистых хлебов,

О скоке газелей по горным откосам,

О мирных стадах на просторе лугов,

О ржанье лихом на дорогах знакомых,

На пыльных дорогах родной стороны,

О золоте гроздьев, о пенистых жомах,

О дымах над кровлями в час тишины,

О девушках-розах, так любящих кротко,

Его призывающих в горькой тоске,

О славе воителя, — слишком короткой! —

Сияющей солнцем, увы, вдалеке!

И, с дрожью в руках, с омрачившимся духом,

Со взором, вперенным в видения грез,

Он песню впивал очарованным слухом,

И вдаль уносился, а пенье лилось.

Он слушал, и с думою дума боролась.

Был родины скорбен и ласков язык,

Он звал… И покойницы матери голос

Немыслимой сладостью в сердце проник.

И влажные веки отер он ладонью, —

А старый крестьянин неспешной стопой

К престолу подходит и молча, спокойно

Кладет перед князем мешочек с землей.

И, пристальный взор устремив, не мигая,

На землю родную изгнанник глядит, —

И с сердцем земля говорит дорогая,

И сердце с землей дорогой говорит.

И так упоительно, неодолимо

И манит, и тянет родная земля, —

Беседует с ним об отчизне любимой,

Безоблачным детством мечту веселя,

Земля, что его родила и вскормила,

Где стали землею и мать и отец.

Народа бессмертного, родины милой

И предков — начало она и конец.