Даже у либеральной прессы методы и средства «революционной борьбы» стали вызывать отвращение. А возможно, каким-нибудь пронырливым работникам пера под горячую руку от тех же казаков нагайкой досталось.

«Можно ли считать мужеством стрельбу из-за угла, из подворотни, из форточки? — писал 23 декабря в “Новом времени” некий “Москвич”. — Выстрелить, а затем удирать через заборы и проходные дворы, заставляя за свою храбрость… рассчитываться мирных граждан жизнью и кровью — куда какое мужество и героизм, не поддающийся описанию».

Не, ну явно чувствуется личный жизненный опыт — наверняка, по шее получил. Отсюда и «жизнью и кровью».

Был издан приказ, предписывающий дворникам держать ворота на запоре. Дружины ответили контрприказом: дворников, запирающих ворота, избивать, а при повторении — убивать. Несколько домов, из окон которых стреляли, пришлось подвергнуть артобстрелу. Партизанская война тянулась с 9 по 14 декабря — среди казаков и драгун начало сказываться физическое утомление. Утомление ощущалось в войсках, но и дружинники все чаще наталкивались на добровольную милицию, организованную Союзом Русских людей.

14 декабря адмирал Дубасов обратился по прямому проводу в Царское Село к Государю. Он объяснил положение и подчеркнул, какое значение имеет исход борьбы в Москве. Государь понял своего адмирала и отдал приказ отправить на подмогу Лейб-Гвардии Семеновский полк под командованием генерала Георгия Александровича Мина.

Прибытие 15 декабря Семеновского полка в Москву окончательно решило судьбу революционного выступления. Дружинники резко поняли, что время дворников и редких драгун прошло, и стали отходить за город. Перед уходом они еще явились на квартиру начальника охранного отделения Войлошникова и расстреляли его, несмотря на мольбы его детей.

Почерк будущих чрезвычаек сформировался задолго до октября 1917-го, но значения этому должного не придали. А ведь вырежи тогда эту мразь под корень — ста тысячами, глядишь, обошлось бы, — и не вымирали бы сейчас остатки русского племени со скоростью 10 000 человек в день^{174}!

Но вернемся в декабрьскую Москву 1905 года. Что могла для спасения древней столицы и державы, русская лейб-гвардия сделала. Прямым комментарием к московским событиям звучит чеканная фраза кайзера Вильгельма II: «Где является Гвардия — там нет места демократии!» 

Семеновский полк, ау!

Главной «коммуникационной линией» революционеров была Московско-Казанская дорога. Отряд семеновцсв с полковником Риманом во главе двинулся вдоль этой дороги, занимая станции и расстреливая захваченных с оружием дружинников. Небось мало. В самой Москве стрельба затихла. Только в пресненских переулках революционеры ховались два-три дня дольше. Наконец 18 декабря, после профилактического артобстрела, и Пресня была занята — без боя — отрядом семеновцев.

Мужество адмирала Ф.В. Дубасова и генерала Г.А. Мина отсрочило в тот раз без больших жертв победу «русской» революции. За десять дней борьбы общее число убитых и раненых не превысило двух тысяч. Генералу Мину придется заплатить жизнью за спасение Родины от врага худшего, чем все немцы и японцы вместе взятые[116]. Адмиралу Дубасову «повезло»: эсеровская бомба только убила его адъютанта графа С.Н. Коновницына, а самому Генерал-Губернатору раздробила ступню.

Общая мягкотелость властей в борьбе с революционной сыпно-тифозной вошью привела к тому, что в 1906 году террористические акты умножились. За год было убито 768 и ранено 820 представителей и агентов власти. Нужна была тотальная дезинфекция, а идти на нее почему-то боялись. Столыпинских воротников катастрофически не хватало.

За вторую половину 1906 года погибли самарский губернатор Блок, симбирский губернатор Старынкевич, варшавский генерал-губернатор Вонлярлярский, главный военный прокурор Павлов, граф А.П. Игнатьев — отец автора «Пятьдесяти лет в строю», энергичный петербургский градоначальник фон дер Лауниц.

2 декабря 1906 года было совершено вторичное покушение на адмирала Дубасова. Великодушный адмирал просил Государя о помиловании того, кто на него покушался. П.А. Столыпин высказался против такого исключения. И был тысячу раз прав!

Государь ответил Ф.В. Дубасову письмом от 4 декабря 1906 года: «Полевой суд действует помимо Вас и помимо Меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы Меня знаете, я незлобив: пишу Вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови, и уже предотвратила». (Последние слова — от «к горю и сраму нашему» — процитированы Государем из письма П.А. Столыпина^{175}.)

Но главное было сделано. Генералы Мин, фон дер Лауниц, адмирал Чухнин и другие мученики долга не напрасно отдали свои жизни. Здоровые силы русского народа смогли в этот раз победить революционную заразу. Убийства уже не устрашали; и в обществе они вызывали не сочувствие, а растущее возмущение. «Революционное движение» вырождалось и разлагалось. Одну из решающих ролей в победе над ним сыграл и адмирал Федор Васильевич Дубасов.

В 1906 году Федор Васильевич произведен был в полные адмиралы и назначен постоянным членом Совета Государственной Обороны. На всех этих постах адмирал сохранял неизменную твердость характера и прямоту, бывшие отличительными чертами этого замечательного человека.

В 1908 году Адмиралу был пожалован орден Св. Александра Невского — одна из высших наград Империи. В последние годы Федор Васильевич тяжело болел — сказывались ранения. Последним большим делом в его жизни было участие в строительстве храма Спаса-на-Водах в память моряков, погибших в Порт-Артуре и Цусимском сражении.

Умер Адмирал Дубасов 19 июня 1912 года. Похоронен был 21 июня — в день своего рождения — в Александро-Невской лавре. Государь лично выразил его вдове соболезнование.

«Вредный» офицер

Не раз приходилось адмиралу до достижения высших должностей терпеть неприятности именно из-за этих своих качеств. Еще в 1887 году Федору Васильевичу, тогда еще капитану 1-го ранга, было сказано, что он принадлежит к числу «вредных» офицеров, а между тем, по словам Федора Васильевича, он был виновен «лишь тем, что не совсем похож на других».

А не похож он на других был тем, говорит «Морской сборник» в уже упомянутой статье, что видел то направление, которое принято было во флоте в восьмидесятых годах[117], ясно сознавал, что к хорошему оно привести не может, и не желал идти по его течению.

Мысли адмирала Дубасова хорошо обрисовывают его образ борца в переписке с отставным вице-адмиралом Иваном Федоровичем Лихачевым, выдающимся моряком и большим военным умом. Первым осознавшим для русского флота значение Цусимы, первым указавшим на необходимость создания Морского Генерального Штаба.

Лихачев был уволен в отставку в 1883 году, и Федор Васильевич, глубоко огорченный и пораженный этим, написал адмиралу письмо:

«В 1882 году, в Париже, я имел большое счастье не только познакомиться с Вами, но отчасти и заниматься под Вашим руководством; в это краткое время я сделал в своей жизни большое приобретение: в лице Вашем я нашел живой пример той горячей любви и высоконравственного отношения к избранному делу, которые так редки в наше время и которые должны быть так ценны нашему дорогому, но расшатанному флоту…

Вы были для флота в полном значении этих понятий и тем и другим, и, лишаясь Вас, флот понесет тяжелый удар и невознаградимую утрату. Я позволю себе прибавить, что удар этот почувствуется всеми знавшими Вас тем сильнее, что в числе причин удаления Вашего от дела, которому вы столько отдали, встревоженному чувству представляется не одна лишь болезнь, но и другие мотивы».